Воробьев В. М. «Конность, людность, оружность и сбруйность» служилых городов при первых Романовых.

Еще одна замечательная статья, посвященная состоянию поместной конницы после Смуты: Воробьев В. М. «Конность, людность, оружность и сбруйность» служилых городов при первых Романовых. // Дом Романовых в истории России. СПб., 1995. С. 93-108

С избранием Земским собором 1613 г. государем всея Руси Миха­ила Федоровича Романова начался сложный процесс восстановле­ния русской государственность во всех ее ипостасях. Разворован­ная, разоренная и униженная в годы Смуты и иностранной интер­венции Россия неторопливо, но неуклонно вставала с колен. Глаза боялись, руки делали ... Повседневным трудом и службой русский народ, сплачивая и вдохновляя своим житейским примером другие народы страны, одолел-таки разруху, социальную рознь и восста­новил, в пределах возможного и, порой, невозможного, хозяйство и обороноспособность нашей Родины. И уже через полвека Рос­сия не только вернула свое прежнее геополитическое положение на западных рубежах, но и стала мощной евразийской державой. А восстанавливать-то порушенную страну приходилось во многих случаях практически заново.

Полтора десятка лет смутного времени и польско-шведской ин­тервенции вконец разрушили поместную систему как основу само­обеспечения ратной службы помещиков за счет крестьянских пла­тежей. Теперь почти поголовно пустопоместное, а в иных случа­ях и беспоместное дворянство не могло «подняться» на государеву службу без денежного жалованья из государственной казны.¹ Не­простая ситуация сложилась для разоренной страны. К расходам на содержание стрелецкого войска и гарнизонных служилых людей прибавились расходы, и немалые, на выплаты денежного жалова­нья помещикам. Но правительство новой династии в конце концов взялось за решение и этой проблемы. В данном случае одновре­менно сработали попечительская функция русского государства и, в конечном счете, здравый смысл. Надо признать, что Романовы на этом этапе, спасая поместную систему, спасли страну от повто­рения Смуты. Ведь один из главных уроков недавнего горестно­го прошлого состоял как раз в том, что развал государственности стал приобретать катастрофическое ускорение по мере втягивания в Смуту служилых городов.

Восстановление поместной системы осуществлялось по несколь­ким направлениям. Сначала были разовые выплаты денежного жа­лованья отдельным служилым городам по тому или иному случаю.² Затем, после возвращения Филарета Никитича в 1619 г. из поль­ского плена, был взят курс на долгосрочные и широкомасштабные налоговые льготы для помещиков: обеление барской пашни, переход в 1620-1632 гг. к взиманию налогов только с обрабатываемой кре­стьянами и бобылями пашни, т. е. с «живущей чети».³ Все эти меры, вместе с интенсивной правовой разработкой накопившихся проблем поместно-вотчинного землевладения, службы с поместий и вотчин и т.п. призваны были создать условия для первоочередного выхода из разорения поместий и вотчин. Попечительством патриарха Фи­ларета в июле 1621 г. в качестве экстренной меры по поднятию бое­готовности служилых городов была предпринята массовая раздача денежного жалованья служилым людям "на нынешней, на 129-й год, для их бедности". В наказе новгородскому воеводе и дьякам прямо указывается инициатор данной акции: «... великий государь, царь и великий князь Михаил Федоровичь всея Русии для печалованъя отца своего, великого государя, святейшего патриарха Филарета Ни­китича Московского и всея Руси, их (помещиков всех пятин—В. В.) пожаловал, велел им дати свое государево денежное жалованье: з болших статей по 10 рублев, а з 10-ти рублев по окладом сполна».⁴ Финансирование дальней конной службы помещиков из казны стало до второй половины 1630-х годов главным источником поддержания боеготовности, хотя и не всеобъемлющей, служилых городов.⁵ Но возможности государственной казны в условиях разоренной страны были невелики. По этой причине жалованье выплачивалось не всем пригодным к службе, а только тем, кто мог, получив жалованье, «подняться на конную службу», про остальных же тогда говори­лось: «служити им ноугородцкие и ближние службы пешими, а с полковые конные службы их, за бедностью, и з государевым жалова­ньем не будет».⁶

Долговременные правительственные меры по обеспечению выхо­да поместной системы из состояния разоренности стали приводить к ожидаемым результатам во второй половине 1630-х годов. Так, в государевой грамоте 1638 г. новгородскому воеводе и дьякам пору­чалось совместно с окладчиками всех пятин выбрать для «государе­вы береговые службы» 1000 человек «добрых и поместных и прожи­точных людей».⁷ Данный факт означает, что впервые за последние 17 лет в качестве критерия пригодности к дальней конной службе в приказной документации вновь появляется понятие «прожиточности» помещиков, которое заключало в себе наличие в поместьях и вотчинах крестьян и бобылей, что, в конечном счете, свидетельство­вало о глубинных сдвигах в лучшую сторону в экономике страны, происшедших за 25 лет правления Романовых.

Ключевые показатели состояния поместного войска, заложен­ные в образной формуле «конность, людность, оружность и сбруйность», применительно к новгородским служилым городам получе­ны по материалам трех первых после Смуты смотров: 1621,⁸ 1631⁹ и 1638 ¹⁰ годов. Прежде всего выявим общий уровень «конности» служилых го­родов в его количественном и качественном выражениях.

Первый показатель уровня «конности» определяет какая часть от общего числа пригодного к службе и не занятого в данное время на различных должностях «у государевых дел» дворянства могла по своему материальному положению быть на дальней полковой кон­ной службе. Итак, после июльской 1621 г. денежной раздачи, в зна­чительной мере поднявшей готовность новгородского дворянства к службе, в числе конных оказалось 29,4% (табл. 1) служилых людей. Через 10 лет, в канун Смоленской войны, доля конных служилых лю­дей увеличилась более чем вдвое и уже составляла 67,0%. Столь ди­намичный прирост был обеспечен в основном денежными выплатами из государственной казны. После же неудачи Смоленской кампании 1632-1634 гг. интенсивность этих выплат понизилась. Но к этому времени уже заработал другой фактор — постепенное оживление по­мещичьих хозяйств, что предопределило устойчивость уровня бое­готовности служилых городов. Смотр 1638 г. выявил готовность к конной службе, обеспеченной уже крестьянскими платежами, у 62,4% новгородских помещиков.

Другой показатель, заложенный в понятии «конности» дворян­ской службы, определяет наличие запасных («простых») лошадей, что являлось, согласно формуле «в далный поход о дву конь» Уло­жения о службе 1556 г., непременным условием дальней полковой службы. В 1621 г. только 2,5% конных дворян и детей боярских могли выйти в поход, имея запасных лошадей. В дальнейшем этот показатель неуклонно повышался: в 1631 г. до 8,2%, в 1638 г. до 12,9%. Однако и в этих условиях обеспеченность дворянской кон­ницы запасными лошадьми оставалась явно недостаточной для то­го, чтобы она могла полноценно решать задачи дальних, страте­гических походов. Здесь по-прежнему сдерживающее воздействие оказывал фактор бедности основной массы уездного дворянства в изучаемый период. При скудном достатке едва-едва оживших поме­стий и вотчин для большинства служилых людей мысль о покупке столь необходимой в боевых условиях запасной лошади превраща­лась в призрачную надежду. А государева денежного жалованья едва хватало на покупку основной лошади и вооружения, а также на замену имевшейся плохенькой лошадки на лошадь лучших бое­вых качеств.

Третий показатель «конности» службы характеризует боевые ка­чества лошадей. Источники различают среди них шесть типов: конь добрый, конь, мерин добрый, мерин, меринок и меринец. В основе такого деления, помимо холощенности, обеспечивавшей бо­лее спокойный нрав лошади, лежали, по-видимому, различия (по нисходящей линии) перечисленных типов по основным боевым качествам: резвости, выносливости и вьючности. Справедливость та­кого предположения подтверждается теми требованиями к боевым лошадям, которые содержит «Боярский приговор о станичной сто­рожевой службе» от 16 февраля 1571 г. Требования приговора сво­дились к тому, чтобы "лошади были добры ... на которых бы лошадях мочно, видев людей (неприятелей—В. В.), уехати, а на худых лоша­дях однолично на сторожа не отпущати".¹¹ В принятом в десятнях XVII в. перечне типов лошадей в качестве «добрых лошадей» следу­ет признать первые четыре типа (конь добрый, конь, мерин добрый, мерин), остальные же два типа (меринок и меринец) — «худыми ло­шадьми». В пользу данного предположения говорит тот факт, что служилые люди при получении государева денежного жалованья предпочитали сразу же заменить своего меринка или меринца на более резвых и выносливых лошадей — на мерина или коня.

Одной из многочисленных иллюстраций по данному поводу мо­жет служить, к примеру, разборная запись 1621 г. относительно помещика Обонежской пятины, служившего по городовому списку с поместным окладом в 700 четвертей и получавшего денежное жало­ванье из Четверти (финансового приказа) в размере 13 руб., Ивана Якимова сына Качалова. «Поместья за ним 373 чети, а в нем не­пашенных бобылей 8 человек, пришли из Московских городов. Сам про себя сказал: на государеве службе будет на меринке с пищалью да с саблею, доспеху никакова нет, да человек в кошу. А только го­сударь, царь и великий князь Михаиле Федорович всея Руси пожа­лует, велит дати свое государево денежное жалованье, и он будет на мерине добром, да человек на мерине з боем. А окладчики про нево сказали: собою добр, поместье разорено от войны литовских и неметцких людей и от руских воров. На государеве службе быти ему так, как сам про себя сказал».¹²

Другое наблюдение того же плана, полученное при анализе многих сотен формуляров разборных десятен, касается такого важного качества боевой лошади, как вьючность. Речь идет о том, что вооруженности всадника 2-мя или 3-мя пищалями (общим весом соот­ветственно 12 — 16 кг и 18 — 24 кг) всегда соответствовали лошади первых четырех типов, в противном же случае, когда под всадником был меринок или меринец, в комплекте его оружия больше одной пи­щали не бывало.

Основным содержанием перемен в оснащенности боевыми ло­шадьми новгородских дворян и детей боярских, произошедших в из­учаемый период, стало постепенное вытеснение из служебного оби­хода дворянской конницы «худых лошадей» и замена их «лошадьми добрыми» (табл. 2).

Как видим, в 1621 г. на долю «худых лошадей» типа меринок и меринец приходилось 61,3%, преобладающим типом боевой лошади был меринок. Да, можно только догадываться, что же было с оснащенностью лошадьми в среде новгородского дворянства до июльской 1621 г. денежной раздачи ... Последующие финансовые вливания в служилые города привели к коренному изменению ситу­ации. Теперь, т. е. уже в 1631 г., наблюдалось полное преобладание «лошадей добрых». На их долю приходилось 83,6%, а наиболее распространенным типом боевой лошади новгородского служилого человека к этому времени стал конь — 42,4%. Через 7 лет преобла­дание «лошадей добрых» достигло 87%. Правда, применительно к 1638 г. преобладающим типом боевой лошади под седлом новгород­ского служилого человека был мерин — 49,8%. Вот так, с пользой для службы, новгородские служилые города использовали дотаци­онную политику правительства и наступившее в 1630-х годах ожи­вление помещичьих хозяйств.

Теперь о «людности» дворянской конницы, т. е. о ее обеспечен­ности боевыми холопами. Известно, что по норме Уложения о служ­бе 1556 г. каждый помещик с 10-ти крестьянских дворов (100 четей земли) обязан был выставить в поход в полном снаряжении одного конного холопа. По меркам середины XVI в. вместе с провинци­альным служилым человеком в боевой поход обычно поднимались по 2 — 3 конных холопа. Иная ситуация наблюдалась в послесмутное время. В 1621 г. почти 80% готовых к конной службе дворян и детей боярских не имело средств снарядить на службу хотя бы од­ного боевого холопа (табл. 3). Остальные помещики могли выста­вить в поход одного (16,4%), двух (3,7%) и, максимум, трех (0,3%) человек. Через 10 лет при значительно возросшем уровне готов­ности к конной службе самих помещиков можно было бы ожидать роста и показателя «людности» их службы. Однако в реальности в канун Смоленской войны этот показатель понизился в 2,4 раза. Теперь только 8,5% служилых людей оказалось в состоянии вый­ти на службу с боевыми холопами. Этот факт красноречиво сви­детельствует о том, что в условиях почти всеобщей разоренности поместий и вотчин государева денежного жалованья едва хватало на обеспечение личной конной службы помещиков. И только по мере оживления хозяйств, насыщения их крестьянскими и бобыльскими дворами, положение дел стало меняться к лучшему. Так, до­ля тех служилых людей, кто не мог снарядить в поход ни одного холопа, понизилась к 1638 г. До 51,2%, т.е. теперь почти каждый второй помещик служил не только «конно и оружно», но и «людно». Чаще всего выставлялось на службу по одному холопу — 39,5%. В 8,2% случаев дворяне могли снарядить на службу по 2 — 3 человека. Вновь появились уже давно забытые примеры справной, «доброй» службы, когда дворянин мог явиться в поход в сопровождении 4-х, 5-ти и даже 6-ти «людей». В основе такой службы всегда была хорошая обеспеченность поместий и вотчин крестьянами и бобылями, трудом которых только и могла состояться «добрая» ратная служ­ба помещиков. Вот несколько тому примеров из разборных десятен 1638 г. Помещик Водской пятины Яков Матвеев сын Муравьев, служивший по дворовому списку, имел поместный оклад 600 чети, а денежный оклад — 40 руб. из Чети. На смотре он «сказал поме­стья за ним и вотчины 495 чети, а крестьянских и бобыльских 50 дворов. На государева службе будет на коне да человек с простою лошадью. Бою пара пистолей да карабин, да сабля, да пансырь, да шапка мисюрка. Да человек за ним на мерине с пищалью з дол­гою, да 4 человека в кошу с пищальми да с рогатины».¹³ Как видим, Яков Муравьев вместо положенных по нормам Уложения о служ­бе 5-ти человек сумел выставить 6 боевых холопов, в том числе 2-х конных. В основе его служебной добротности были прежде всего 50 крестьянских и бобыльских дворов. Помещик Бежецкой пятины князь Роман княж Иванов сын Путятин также служил по дворово­му списку с поместным окладом 550 чети, а с денежным окладом в 20 руб. из Чети. Характеристика его имущественного и служеб­ного состояния выглядит следующим образом: «сказал поместья за ним в дачах 416 чети с третником, а крестьян и бобылей 30 семей. Да в вотчине — 80 чети да крестьян и бобылей 12 семей. А на государеве службе будет на коне на добром, да конь в простых. Бою 2 пистоли да карабин, да сабля, да латы, да шишак. Да 2 человека на конех з боем: с карабинами да с саблями. Да 3 человека в кошу с пищальми з долгими».¹⁴ И здесь в основе благополучия выступало наличие в поместье и в вотчине 42-х семей крестьян и бобылей, что позволило помещику иметь одного хорошего коня под седлом, дру­гого в качестве запасного, хорошо вооружить себя самого и своих 5-х холопов, в том числе 2-х конных. И еще один яркий пример из того же ряда. Помещик Обонежской пятины Степан Елизарьев сын Корсаков служил по дворовому списку с «отцова» поместного окла­да в 500 чети и с денежного в 10 руб. из Чети. Поместья за ним в даче было 505 чети, крестьян и бобылей — 38 семей. На государеву службу был готов выйти «на коне да конь в простых. Бою 2 пи­столи да карабин, да сабля, да збруи на себе— бехтерец да шишак. Да человек, которой с простой лошадью. Бою у человека пищаль долгая. Да 3 человека в кошу, а бою по пищали по долгой у дву, а у третьего — рогатина да топор».¹⁵

Таким образом, приведенные выше примеры, а также анализ всей совокупности данных разборных десятен 1638 г. показывают, что к концу 1630-х годов проявились черты процесса восстановления по­местной системы, т. е. системы, призванной обеспечивать военную службу дворян за счет крестьянских платежей. Но темпы процесса оставляли желать лучшего. Положение подавляющей части провинциального дворянства продолжало оставаться бедственным. Имен­но бедность служилых людей долгое время еще сдерживала рост темпов восстановления боеспособности поместного войска.

Таблица 4

Общая характеристика службы боевых холопов в 1621 — 1638гг.

Категории боевых холопов по роду их службы	1621 г.		1631 г.		1638 г.
	холопов	%	холо- пов	%	холо- пов	%
Служилые	7	8,0	18	18,6	10	2,8
С господскими запасными лошадьми	8	9,2	-	-	44	12,3
Кошевые	72	82,8	79	81,4	304	84,9
Итого	87	100,0	97	100,0	358	100,0

Об этом позволяет судить и общая характеристика службы бое­вых холопов. Да, к концу 1630-х годов обеспеченность ими дворян­ской конницы повысилась, их численность выросла, как минимум, в 4 раза. Но уровень их оснащенности лошадьми и вооружением оставался невысоким (табл. 4.)

В 1638 г. только 15% боевых холопов служило конную полковую службу. Большая же их часть, как и 17 лет назад, могла нести только кошевую, т.е. обозную, заградительную службу.

Намного лучше обстояли дела с вооруженностью дворян и их бо­евых холопов. Выявленные показатели «оружности» новгородских служилых городов в изучаемый период (табл. 5) позволяют уловить суть глубинных процессов, происходивших в недрах поместной си­стемы.

Смотр боеготовности служилых городов 1621 г. показал, что в основе тогдашнего вооружения дворянской конницы — почти на 95% — было огнестрельное оружие в сочетаниях с другими вида­ми вооружения и, прежде всего, и непременно, с колющим и рубя­щим холодным оружием—с саблей. Доля же помещиков, воору­женных только саадаком (лук, стрелы, футляр для лука и колчан для стрел) и саблей в это время составляла 5,2%. Саадак в каче­стве дополнения к огнестрельному оружию и сабле встречался еще в 2,8% случаев. Общий же показатель применения древнейшего ме­тательного оружия—лука—8% говорит о завершавшемся процессе его вытеснения из вооружения поместной конницы. Теперь самым распространенным комплектом оружия, определявшим облик и во­оруженность поместного всадника, были пищаль и сабля — 83,9%. Заметной в это время стала прослойка дворян, вооруженных лег­ким огнестрельным оружием — пистолями (в сочетании с другими видами вооружения) — 6%.

В ходе подготовки поместной конницы к Смоленской войне жест­ко проявилась тенденция к полному преобладанию в вооружении дворян и детей боярских тяжелого огнестрельного оружия — 98,9%. При этом определяющим комплектом «оружности» конного помещи­ка в 1631 г. стали 2 пищали и сабля—78,7%. Симптоматично было и появление всадников, вооруженных сразу 3-мя пищалями. Веро­ятно, в основе такой перемены в вооруженности поместной конницы лежала мысль о необходимости создания ее повышенной огневой мо­щи в условиях длительного предстоящего «выкуривания» польских захватчиков из Смоленска.

Так или иначе, но после Смоленской войны ситуация коренным образом изменилась. Главным содержанием перемен в вооруже­нии поместной конницы в данный период стал курс на создание на ее основе мобильных, легковооруженных конных формирований. К 1638 г. добрая половина пути в этом направлении была уже прой­дена. Теперь на долю легковооруженных всадников, вооружение которых составляли карабины, пистоли и сабли (только в одном случае вместо сабли был палаш), приходилось 71% дворян и детей боярских новгородских служилых городов. Совсем исчезла воору­женность 3-мя пищалями, близкой к полному вытеснению оказалась вооруженность помещиков 2-мя пищалями. Заметной еще остава­лась прослойка конников, вооруженных 1-й пищалью в сочетании с другими видами оружия — 27,4%. Что же касается такого оружия как саадак и чекан (вид боевого топора с клиновидным лезвием), то они теперь выступали в качестве экзотического и встречались только у 0,5% всадников. Самым же распространенным комплектом оружия среди новгородских дворян и детей боярских в это время были: карабин, пистоль и сабля — 39,9%. К нему примыкал также комплект из карабина, 2-х пистолей и сабли — 7,5%. Так торился но­вый путь в развитии русской поместной конницы, путь к созданию на ее основе "полков нового строя" — рейтарских и гусарских.

Перевооружение поместной конницы, начавшееся после Смолен­ской войны, привело у улучшению вооруженности боевых холопов за счет передачи помещиками части личного оружия своим слугам-соратникам. Вооружение конных слуг мало чем отличалось от по­мещичьего и состояло как из огнестрельного, так и холодного ору­жия. Иначе и быть не могло, так как от взаимодействия в боевых условиях холопов со своими помещиками на равных зависела их общая безопасность.

Таблица 6

Вооруженность кошевых людей в 1638 г.

Комплекты оружия	Кол-во	%
Пищаль долгая, рогатина, топор	9	3,0
Пищаль долгая, топор, сабля	2	0,7
Пищаль долгая, рогатина	19	6,2
Пищаль долгая, топор	43	14,1
Пищаль долгая, сабля	7	2,3
2 пищали долгие	1	0,3
Пищаль долгая	33	,10,8
Пищаль, рогатина, топор	7	(2,3
Пищаль, топор, сабля	3	1,0
Пищаль, рогатина	10	3,3
Пищаль, топор	20	6,6
Пищаль, сабля	3	1,0
Пищаль	15	4,9
Рогатина, топор, сабля	2	0,7
Рогатина, топор	107	35,2
Рогатина, сабля	3	1,0
Рогатина	14	4,6
Копье, топор	1	0,3
Топор, сабля	2	0,7
Топор	3	1,0
Итого	304	100,0

Несколько по-другому обстояли дела с вооруженностью кошевых людей. Их оружие должно было быть при­способленным к оборонительным действиям. Поэтому значитель­ная часть прежнего помещичьего тяжелого вооружения перешла в руки кошевых людей. Как видно из табл. 6, единственным видом огнестрельного оружия у кошевых людей была пищаль. При этом преобладали пищали длинноствольные ("долгие") — у 37,4% от об­щей численности обозников. Общий же уровень обеспеченности огнестрельным оружием охватывал 56,5% кошевых людей. Воору­женность кошевых холопов только холодным оружием составляла 43,5%. Самым распространенным комплектом холодного оружия здесь были рогатина (широкое копье на длинном древке) в сочета­нии с боевым топором. Так было вооружено 35,2% кошевых холопов. Полученные данные о вооруженности холопов на примере новгород­ских служилых городов свидетельствуют о высоком уровне боевой мощи холопьих формирований в рамках поместного войска. Неволь­но приходят на память события Смутного времени, связанные с хо­лопьими восстаниями и движениями.

И, наконец, о «сбруйности», т.е. обеспеченности служилых лю­дей доспехами. Говорить на эту тему и легко и трудно. Легко потому, что защитного вооружения у большинства помещиков в из­учаемый период не было совсем. Так, в 1621 г. из 354 конных дворян и детей боярских только у 5-ти человек (1,4%) были доспехи: у од­ного— кольчуга и шишак; у трех по панцирю; а еще у одного был только шлем ("шелом"). Еще безнадежнее ситуация была в 1631 г., когда из 967 конных служилых людей только 5 человек (0,5%) могли выйти в боевой поход с доспехами: 3 человека в латах и шишаках; 1 человек в бахтерце; и еще 1 человек в панцире. К 1638 г. обес­печенность доспехами помещиков несколько улучшилась, но все же оставалась неблагополучной: только у 2,6% от общей численности конных дворян и детей боярских имелись доспехи. 1 человек был облачен в латы и шишак, 1 человек — в латы; 1 человек — в панцирь и шишак, 3 человека — в панцири и шапки мисюрки, 5 человек — в панцири, 1 человек — в бахтерец и шишак, 1 человек — в кольчугу, 1 человек — в "доспехи" и шапку мисюрку, об одном же человеке просто сказано, что он будет "в збруе". Примечательно, что на смотре 1638 г., впервые в рассматриваемый период, только один помещик заявил, что его холоп будет на службе в кольчуге и в шап­ке мисюрке. Вот такой удручающей была ситуация. В этом-то и состоит трудность рассуждений по данному вопросу. В подобных случаях, когда в очередной раз обнаруживаешь факты бедности и незащищенности самих защитников государства, трудно соблюсти академическую невозмутимость. Но и в этом плане через некото­рое время был взят единственно верный курс: обеспечение служи­лых людей защитным вооружением стало производиться из казны Разрядного приказа.

Таким образом, динамика количественных и качественных изме­нений, происходивших в поместной системе в первые десятилетия после Смуты, позволяет увидеть новые горизонты в изучении дан­ной проблемы. Процесс восстановления поместной системы в пер­вой половине XVII в. не следует понимать как простое поднятие бо­еготовности служилых городов до уровня прежней их мощи, т. е. до уровня середины XVI в. Это явление представляется весьма слож­ным. Главным же содержанием этого процесса, начавшегося после Смуты, стало постепенное, обусловленное, как мы видели на при­мере новгородских служилых городов, множеством факторов, пре­вращение структур служилых городов в структуры конницы нового строя, т.е. более легкой и мобильной. Как показывают массовые материалы десятен 1660-1670-х годов, поместная конница ко второй половине XVII в. стала уже глубоко реформированой. Со време­нем в ней все меньше и меньше оставалось места прежней сотенной службе помещиков. На смену сотенной службе в повседневность служилых городов приходила служба помещиков в отрядах рейтар, копейщиков и гусар. К концу же XVII в. на основе служилых го­родов по сути дела уже были сформированы структуры регулярной конницы со значительным сектором материального обеспечения кон­ной службы дворян из государственной казны, т. е. тогда свое ло­гическое завершение получили те подходы, которые были найдены правительством Романовых в чрезвычайных условиях первых деся­тилетий после Смуты.

Примечания:

[1] Воробьев В.М. Из истории поместного войска в условиях послесмутного времени (на примере новгородских служилых городов)// Исторический опыт русского народа и современность. Мавродинские Чтения. СПб., 1994. С. 87.

2 Там же. С.84.

3 Воробьев В.М., Дегтярев А.Я. Русское феодальное землевладение от "смутного времени" до кануна петровских реформ. Л., 1986. С. 177-180.

4 РГАДА. Ф. 210, (Разрядный приказ. Дела десятен). Кн. 131, Л. 3.

5 Воробьев В.М. Из истории поместного войска ... С.87.

6 РГАДА. Ф.210. (Разрядный приказ. Дела десятен). Кн. 135, Л. 164.

7 Там же. Кн. 140, Л.1.

8 Там же. Кн. 133, 134, 135, 287.

9 Там же. Кн. 137

10 Там же. Кн. 140.

11 Акты Московского государства. Т.1. №2. СПб., 1890.

12 РГАДА. Ф.210. Кн. 133. Л.31.

13 Там же. Кн. 140, Л.8-8об

14 Там же. Л. 179.

15 Там же. Л. 281.