Гадзяцкий С.С. Карелия и Южное Приладожье в войне 1656-58 гг.

Продолжу выкладывать классиков отечественной истории: Гадзяцкий С.С. Карелия и Южное Приладожье в войне 1656-58 гг. // Исторические записки. Т. 11. М.,1941. С. 236-281. См. также статью С.С. Гадзяцкого о войне в Ингрии тут (ссылка), а также статьи О.А. Курбатова (ссылка 1 и ссылка 2) и М. Лайдре (ссылка 1 и ссылка 2). 

КАРЕЛИЯ И ЮЖНОЕ ПРИЛАДОЖЬЕ В РУССКО-ШВЕДСКОЙ ВОЙНЕ 1656-58 гг. 

I

Карелия и Ижорская земля о древнейших времен являлись частью территории Господина Великого Новгорода. Карельские и ижорские племена, подобно некоторым другим чудским племенам, вместе с иль­менскими славянами были объединены Новгородским государством еще при его возникновении. Источники не сохранили каких-либо све­дений о борьбе карелов и ижоры с новгородцами, наоборот, они сви­детельствуют о том, что в борьбе Новгорода с врагами карелы и ижора всегда сражались в рядах новгородского войска. Карельские восстания 1314 и 1338 гг. носили ярко выраженный классовый — кре­стьянский характер. Карельские крестьяне во время этих восстаний боролись не против Новгорода, а против феодалов как новгородских, так и шведских. Теснейшие экономические, политические и культур­ные связи прикрепляли население Карельской и Ижорской земель к Новгороду. Пушные и рыбные богатства их служили одним из источ­ников товаров для новгородской торговли, а географическое положе­ние на великих водных путях, соединявших Запад и Восток, способст­вовало вовлечению карелов и ижоры как в самую торговлю Новго­рода с Западом, так и в обслуживание связанных с нею перевозок.

Великие водные пути были не только торговыми артериями, но также и военными дорогами. Ижора и карелы первые подвергались ударам врага, нападавшего на Новгород, стремившегося захватить в свои руки господство на торговых путях. С незапамятных времен враг приходил из Скандинавии. Уже в IX в. корабли норманнских викингов бороздили волны Финского залива и Ладожского озера. В XII в. на­чались нападения шведов. В XII же веке шведы крестовым походом 1156 г. начали покорение Финляндии. Первые удары шведов в Фин­ляндии обрушились на емь, бывшую данницей Новгорода, однако емь оказывала упорное сопротивление, и покорение Финляндии растяну­лось на целые столетия. В завоеванных уже областях население восставало, причем восставшие опирались на поддержку карелов и новгородцев. Папа Григорий IX в булле от 9 декабря 1237 г. обвиняет тавастов (т. е. емь) в том, что они подняли восстание против шведов «при содействии врагов креста (католического), своих ближних со­седей». ¹

В конце XIII в. шведы вторглись в Карелию. В 1293 г. они осно­вали Выборг, а вскоре затем захватили и укрепили город в устье Вуоксы — Кексгольм (по-новгородски г. Корелу). Около того же /236/ времени шведы пытались захватить устье р. Невы и построили при впа­дении в нее р. Охты крепость Ландскрону. Новгородцы разрушили крепости Кексгольм и Ландскрону, но Выборг остался в руках шве­дов; опираясь на него, они господствовали над . западной Карелией. Ореховский мирный договор 1323 г. отторгнул западную Карелию под власть шведов, так как новгородцы вынуждены были уступить им три карельские области - Саволакс, Яскис и Эвряпя. Новая значитель­ная попытка завладеть берегами Невы и Ладожского озера была предпринята Швецией в войну о Новгородом 1348—1350 гг., причем ей удалось даже овладеть на время Ореховом. Однако эта война кон­чилась для шведов неудачно.

Мы напомнили лишь основные этапы захвата шведами Финлян­дии и западной Карелии: На самом деле против шведов шла непре­рывная и упорная борьба. Длинная цепь войн, набегов, столкновений, восстаний наполняет историю XII—XV вв.

После ликвидации новгородской самостоятельности борьба с Шве­цией за Карелию и берега Финского залива преемственно перешла к Москве. Вся последняя: четверть XV в. заполнена опустошительной войной, прерываемой время от времени непродолжительными переми­риями. Война в начале XVI в., окончившаяся миром 1537 г., и война 1554—1557 гг. также не внесли существенных изменений в соотноше­ние сил борющихся сторон. По-прежнему шел спор о границах 1323 г., постоянно нарушавшихся шведами. Очень характерно в этом отноше­нии, что еще в 1475 г. они основали в Карелии на новгородской тер­ритории замок Олофсборг (Нейшлот). Положение сильно изменилось во время Ливонской войны. После того как Ливония пала под уда­рами войск Ивана Грозного, произошел распад ее на несколько ча­стей. Соседние государства поспешили воспользоваться случаем за­хватить владения Ливонии. В 1561 г. Швеция овладела Ревелем и Эстонией, что в дальнейшем повлекло к столкновению ее с Москов­ским государством. С 1570 г. начались военные действия русских про­тив шведов. Война тянулась очень долго, принося пограничным обла­стям страшные опустошения. В 1580 г. в руки шведов перешел г. Ко-рела, а в 1582 г., когда русские были ослаблены тяжелой войной со Стефаном Баторием, шведы овладели Нарвой, а затем Ивангородом, Ямой и Копорьем. Последние по перемирию 1583 г. остались за Шве­цией, и только Тявзинский мир после удачной войны 1589—1593 гг. вернул их русским.

Бремя феодальной эксплуатации, угнетавшее широкие массы кре­стьянского населения Финляндии, особенно тяжело было² на восточ­ных ее окраинах, которые для Швеции служили местом ссылки и ку­да стекался всякий сброд, жаждавший быстрого обогащения и не­разборчивый . в средствах. Когда гнет делался совершенно неперено­симым, крестьянин бросал землю и. уходил за рубеж. Уже Орехов­ский договор 1323 г. содержал специальный раздел о выдаче беглых холопов и должников, а договор шведов с новгородцами 1339 г. обя­зывал казнить карелов, бежавших за границу.³

Суровость наказания показывает, что побеги приобрели массовый характер и что в борьбе с этим явлением простая выдача беглеца бы­ла уже недостаточна.

Правда, договора имели обоюдный характер, т. е. относились не только к беглецам из земель, подвластных шведам, но и к беглецам /237/ из новгородских владений. Но все же, видимо, первых всегда было больше, чем вторых. Старинные⁴ хозяйственные и культурные связи Населения восточной части Финляндии с русскими создавали условия, усиливавшие! отлив этого населения за рубеж. Густава Ваза в письме после осады Выборга в 1556 г. констатировал: «здешние крестьяне, особенно живущие по границе, выказывают явное неповиновение приказаниям наших чиновников, так что мы не знаем, насколько мы можем им доверять... Вообще здесь решительна ни на кого нельзя положиться, и если русские возьмут верх над шведскими войсками, то можно сказать, что вся Финляндия для нас потеряна». В другом письме он писал: «говорили много о храбрости крестьян в Эурепе, Ес-кис и Саволаксе, будто бы выказанной ими в борьбе против русских; на самом же деле они выказали гораздо, больше неверности по от­ношению к королю и отечеству, нежели стойкости и находчивости...».¹ Государственное устройство и социальные отношения Финляндии в средние века имели, характерные черты, свойственные западноевро­пейскому феодальному строю. Вся страна была поделена на лены, ко­торыми владели крупные шведские аристократы. Владелец или началь­ник лена, получивший его от короля, становился в вассальные отно­шения к последнему. Однако обязанности вассала были минимальны, ограничиваясь взносами известной суммы денег в королевскую казну и поддержанием замка в боевой готовности. Власть начальника лена была почти неограниченной. Начальник Выборгского лена, охватывавшего западную Карелию и Саволакс, самостоятельно сносился с Нов­городом, Москвой и Ревелем, объявлял войну и заключал перемирия и т. д. Лены делились на уезды, а последние на погосты. Начальни­ком уезда был фохт, а начальником погоста — ленсман.⁵ Они же за­нимались сбором многочисленных налогов. Особенно тяжелы были по­винности по содержанию короля и его свиты во время поездок, фак­тически заменявшиеся регулярным налогом, обязанность строить суда для королевского флота и, наконец, замковая повинность — повин­ность по постройке, содержанию и ремонту замка. Налоги имели пре­имущественно натуральный характер. Очень тяжела была и церковная десятина — натуральный сбор в пользу церкви. Номинально десятина равнялась одной десятой доли урожая зерна и общего количества других продуктов хозяйства крестьянина, на самом же деле это был натуральный налог, раз навсегда установленного размера, который в более позднее время был переведен на деньги. Помимо налогов духо­венство получало особую плату за совершаемые требы.⁶

Во время войны население должно было выставлять ополчение. Между тем и без того тяжелые материальные условия, в которых находилось финское и карельское крестьянство во время войны, ухуд­шались еще больше. Для Финляндия вообще и для Карелии в част­ности особенно разорительна была война 1580—1583 гг. После похода шведов под предводительством Понтуса Делагарди в 1580 г. в При-ладожье в Карельском уезде из 4041 двора жилых осталось только 440 дворов, остальное все было запустошено или уничтожена во­все.

Во время войны Финляндия должна была содержать расквартиро­ванные на ее территории войска. Так как сбор налога на содержание /238/ войска был предоставлен самим солдатам, то население подвергалось, всяческим насилиям и прямому разорению. Постой собственных войск, особенно наемных, был порой столь же ужасным бедствием, как и вторжение неприятеля. Не удивительно, что солдатский постой бывал иногда причиной крестьянских восстаний. Епископ Юстен писал в это-время: «обратите внимание на войну, которая грозит, превратить всю нашу страну в развалины, на продолжительную язву, на те опустошения, убийства и грабежи, от которых почти вся Карелия обратилась в пустыню...»

К концу XVI в.. феодальный гнет в Финляндии достиг чрезвычайного напряжения. Крестьянство стонало от злоупотреблений и наси­лий фохтов и ленсманов и гнета землевладельцев. В довершение все­го появилось новое сословие мелких служилых людей — кнапов (кре­стьяне, несшие военную службу и освобожденные от поземельных на­логов), притеснявших крестьян так же, как и дворяне. Особенно много кнапов было в Выборгском и Нейшлотском ленах.⁷

Все это привело к тому, что в ноябре 1596 г. в Финляндии вспых­нуло крестьянское восстание, перекидывавшееся из области в об­ласть. Восстание это известно под названием Дубинной войны, так как многие восставшие не имели другого оружия, кроме дубин. Вос­стание было подавлено⁸ с большой жестокостью. Вскоре! после этого Финляндия стала ареной войны между королем Швеции Сигизмундом и управлявшим Финляндией герцогом Карлом. В результате войны, продолжавшийся до 1600 г., Финляндия была опустошена. Население покидало ее пределы и выселялось в Швецию и Московское государ­ство.⁹

Во время междоусобной войны в Финляндии в 1595 г. был заклю­чен Тявзинский мир Швеции о Московским государством, который вернул последнему в числе других захваченных шведами городов и Кексгольм - Корелу. Фактически передача города русским была шве­дами сильно оттянута. Корела вернулась к русским совершенно опу­стошенной. Московское правительство приняло меры к восстановле­нию края.   Жалованной   грамотой   г.   Кореле,   данной   царем Борисом. 11 ноября 1598 г., жителям города был предоставлен ряд льгот: они были освобождены от судебных и торговых пошлин, им были предо­ставлены в безоброчное пользование рыбные ловли, выгонные земли и даже розданы безденежно дома, построенные в Кореле шведами. Сель­ское население было освобождено от всех податей и оброков на Шлет. Грамота имела в виду не только «корельских людей», но и «латышей Свийские и Финские земли, которые ныне живут в Корелъской земле во всех погостех и которые латыши впредь в Корельскую землю придут на житье». Латышами «Свийской и Финской земли» русские документы XVI и XVII вв. называли финнов лютеран; соответст­венно, карелы, обращенные шведами в лютеранство, назывались в них «латышами Корелъской земли», строго отличая их от карелов, сохранив­ших православие. Таким образом, мы видим, что грамота не только свидетельствует о наличии в Карелии населения, вышедшего из под­властной шведам Финляндии, но и предвидит дальнейший переход финнов в пределы Московского государства. Свирепствовавшая а Финляндии война и крайнее обострение феодального гнета делали для финского  крестьянина, не говоря  уже  о  карельском,  очень   /238/ заманчивым обещание таких условий, чтобы «в погостех во всех Корельской земли пашенные люди и латыши жили в покое и в тишине и во благоденственном житье, чтоб им обид и продаж и убытков и никото­рого утеснения ни от кого ни в чем не было».¹¹

Привлекая население из-за рубежа, московское правительство в то же время заботилось и возвращении прежних жителей края, ушед­ших из него а русские земли при установлении шведского господства. Были отпущены средства на восстановление Коневского монастыря. Этот монастырь при захвате Корельского уезда шведами в 1580 г. был эвакуирован и с 1581 г. помещался в Деревяницком монастыре.¹² Жалованная грамота монастырю 1597 г. возвращала ему его прежние владения и освобождала от платежа дани и посохи. «Больничных» старцев и нетрудоспособных служек разрешено было оставить в Де­ревяницком монастыре «до тех мест», как игумен Коневского мона-стыря с братьею отстроятся и «в старинную вотчину крестьян назо­вут».¹³ В 1599 г. было произведено переселение в г. Корелу нетяглых карелов, живших в Кижском погосте.

Все эти меры действительно содействовали восстановлению хозяй­ственного благосостояния Приладожской Карелии. Однако край на этот раз недолго находился в составе Московского государства. Пра­вительство царя Василия Шуйского, ослабленное крестьянским движением и борьбой о самозванцем и поляками, в 1608 г. прибегло к «по­мощи» Швеции, которую настойчиво предлагал Карл IX. Восьмитысяч­ный отряд шведов вступил в русские земли, чтобы оказать поддерж­ку войскам правительства Василия Шуйского. Однако в сражении под селом Клушиным 24 июня 1610 г. шведские войска изменили и перешли на сторону поляков. После клушинской . измены часть шведских войск двинулась к Новгороду с целью отторжения его от Московского государства.      

Встретив  отпор новгородцев, шведы   двинулись   дальше   и   взяли Ладогу.   Однако последовавшая попытка -захватить Орешек и Корелу окончилась для шведов неудачей. Вмешательство  Швеции  в русские дела таким образом перешло в прямую интервенцию.¹⁵

По Выборгскому договору 1609 г. Василий Шуйский за присылку войска отдавал шведам г. Корелу. По условиям договора русские име­ли право вывести из города и уезда «русских людей и корелян... ко­торые похотят итти на Русь», и вывезти имущество.¹⁶ В Корелу была прислана особая комиссия о соответствующим приказом. Следует под­черкнуть, что она должна была вывести не только посадских и слу­жилых людей и духовенство во главе с карельским епископом, но и «погостских волостных всяких людей со всего Корельского уезда».¹⁷ В связи о этим началась новая эвакуация. Документы Коневского монастыря показывают, что имущество его было вывезено в Ловецлкие станы у Ладожского озера в Ореховском уезде. В 1610 г. мона­хи жаловались, что «согретися  и  прожита  негде, а живота,  лошадей /240/ и коров, выгонити негде, и хлеба вывезти некуды». Они просили сно­ва отдать им Деревяницкий монастырь, обещая призвать «многие... крестьянские души из Корельские земли».¹⁸

Специальная царская грамота новгородскому воеводе от 11 мая 1610 г. предписывала освободить от пошлин имущество, хлеб и суда монахов Коневского монастыря и «корелян посадских И волостных людей», которые поедут в судах в Великий Новгород, в связи о от­дачей шведам Корельского уезда».¹⁹

Несмотря на происходивший выход населения в русские Области, г. Корела все же Швеции передан не был. Когда к городу явилась комиссия для передачи его шведам, карельские уездные и посадские люди «заперлись» в Кореле и не пустили ни шведов ни комиссию.²⁰ В конце концов шведам пришлось брать Корелу силой. Город сдался лишь после длительной и героической обороны. К моменту капитуля­ции в нем оставалось из трех тысяч человек всего лишь сотня, осталь­ные погибли, защищая родной город. Оставшиеся в живых, не будучи в состоянии продолжать борьбу, сдали город, но лишь после того, как выговорили себе почетные условия. Они ушли из Корелы со всем своим имуществом.²¹

Не менее героически защищался и Орешек. Существует предание, восходящее к XVII в., что в нем от всего гарнизона уцелело всего только два человека.²²

Несмотря на длительные переговоры с Новгородом об избрании на русский престол шведского королевича, об образовании самостоятель­ного новгородского государства и об унии его с Швецией, шведам пришлось завоевывать край силой. Сам Новгород был взят после штурма, увенчавшегося успехом вследствие измены и прямого сговора воевод В. Бутурлина и Одоевского с Делагарди.²³

Другие города Новгородской области оказали шведам упорное со­противление. Яма, Копорье, Ивангород и Гдов были взяты ими о боль­шим трудом.²⁴

Летом 1613 г. на территории, оккупированной Швецией, прошла вол­на крестьянских восстаний, в результате которых шведы были выбиты из Гдова и Тихвина. С этого времени не прекращаясь шла партизанская борьба против захватчиков. Вместе с тем территории, занятые шведами, быстро пустели, так как население уходило, не желая делаться швед­скими подданными.²⁵

В последующие годы военные действия приобрели уже характер большой войны. Шведы вынуждены были сосредоточить в Новгород­ской области значительные силы. Военные действия шли с переменным успехом. Героическая оборона Пскова привела к тому, что шведы бес­славно и бесполезно ослабили свою армию и истощили ресурсы для дальнейшего ведения войны. Густав Адольф вступил в переговоры.

В 1617 г. Московское государство и Швеция заключили Столбовский договор. Шведы отступились от Новгорода, Старой Руссы, Порхова, Гдова и Ладоги, но приобрели Ивангород, Копорье, Яму, Орешек /241/ и Корелу. Густав Адольф, оценивая значение Столбовского договора, подчеркивал: «Теперь без нашего позволения русские не могут выслать , ни даже одной • лодки в Балтийское море... Теперь у русских отнят до­ступ к Балтийскому морю и надеюсь, не так то легко будет им пере­шагнуть через этот ручеек».²⁶

Отошедшая к Швеции в силу Столбовского договора часть запад­ной Карелии образовала Кексгольмский округ. Однако положение это­го округа сильно отличалось от положения других округов Финляндии. Население его не имело права посылать своих представителей на сейм. Административное устройство в основном продолжало оставаться та­ким, каким оно сложилось до перехода края в руки шведов. Шведское правительство принимало жестокие меры к распространению лютеран­ства. Насильственное обращение в лютеранство было в частности одной из немаловажных причин общего недовольства населения края. Прави­тельственная комиссия, обследовавшая край, рисовала его положение в самых мрачных красках. Местная администрация допускала массу зло­употреблений. Бежавшим за рубеж преступникам в случае их возвраще­ния выдавались особые охранные билеты, освобождавшие их от ответ­ственности». Вследствие этого край наполнился людьми, которые безна­казанно совершали убийства и грабежи. Война ложилась тяжелым бре­менем на плечи населения. Народ в Выборгском и Нейшлотском ленах был совершенно разорен солдатскими постоями.²⁷

Вместе с тем усиливалась и тяжесть налогового обложения. В нача­ле XVII в. был введен ряд новых налогов — в 1620 г. налог на скот, в 1622 г. — так называемая «малая пошлина», взимавшаяся у городской заставы со всех деревенских продуктов, в 1625 г. — мельничный налог на зерно, привезенное для размола. Особенно тяжел был рекрутский набор, скоро превратившийся также в своего рода налог, так как раз-' решалось нанимать рекрутов за деньги со стороны и для этой цели производился сбор средств: Наибольшей тяжести рекрутский набор до­стигал в Выборгском и Нейшлотском ленах, а так как Кексгольмский лен был в это время свободен от рекрутчины, то народ толпами пере­ходил в него.²⁸

Надо заметить, что фактически рекрутчина существовала и в Каре­лии, так как и в ней шведские власти насильно отдавали людей в сол­даты.

Все это происходило в условиях чрезвычайного усиления феодаль­ной эксплуатации крестьянства. Шведское правительство, ведя дорого стоющие войны и постоянно нуждаясь в средствах, расплачивалось до­ходами с казенных имений. Возглавлявший войска шведской интервен­ции начала XVII в. Яков Делагарди получил в 1618 г. в аренду весь Кексгольмский лен и Ингрию. Аренда давала ему право собирать в свою пользу все казенные доходы. Край находился в его владении вплоть до 1629 г.²⁹

При королеве Христине (1644—1653 гг.) весь. Кексгольмский лен и значительная часть Выборгского были розданы на разных условиях и просто проданы дворянству, так что к 1654 г. казенных земель в Кексгольмском лене не осталось вовсе. Повсеместно стоял стон кре­стьян, которых дворяне изнуряли непосильной работой и всякого рода поборами, отнимая порой и самую землю. Крестьяне волновались, /242/ подавали петиции, но это ни к чему не вело. Редукция — отобрание части земель от дворянства обратно в казну, произведенная в 1655—56 гг. и несколько облегчившая положение крестьян в Швеции, Финляндии почти не коснулась, а на восточную ее часть и вовсе не была рас­пространена³⁰.

II

Столбовский мир, превративший Корельский уезд в Кексгольмский лен, не смог порвать старые хозяйственные связи населения западной Карелии с русскими и не уничтожил их культурной близости. Попреж-нему продолжались оживленные торговые сношения западного Прила-дожья с населением Новгородской области. В 1649 г. окольничий и вое­вода кн. Ф. Ф. Волконский писал: «приезжают де на Олонец и в Оло­нецкой погост для торгового промыслу из-за рубежа Свейского коро­левства из Корелы и из Корельского уезда и из иных мест кореляие и немцы...» так можно ли их пускать в город? В ответ было приказано построить на Олонце гостиный двор специально для приезжих из-за рубежа.³¹ Напомним, что вопросы о «торговых людях Корельского уезду», приезжавших в Заонежье, и о «финских крестьянах», живших в том же уезде и «изстари» ловивших рыбу в русской части Ладож­ского озера, были затронуты во время русско-шведских дипломатиче­ских переговоров 1649 г.³²

Продолжался в XVII в. и отход карельского населения на заработки. Любопытно в этом отношении показание одного из карелов-плотников. Он говорил, что в 1621 г. «приходило их к Москве пашенных лю­дей из Корельского уезда для промысла плотничьяго дела из Иломенского погоста 10 человек, да из Пянвоозерского погоста 10 же чело­век, а из иных де погостов приходило блиско 200 человек; и ходят де они из Корельского уезда для промыслов всякие люди к Москве и в Великий Новгород и на Вологду и на Белоозеря и в иные... городы, в Кореле немецким горододержавцам не являясь, и быв на Москве и в городах, ходят опять в Корелу не являясь же».³³

Тяжелое положение населения Корельского уезда во времена швед­ского господства, старинные и крепкие хозяйственные связи с русскими, культурная близость с последними — все это создавало условия, по­буждавшие карелов к переселению в Московское государство. Дейст­вительно, бегство карельского населения из западного и северного Приладожья за рубеж к русским приобретает в первой половине XVII в.  широкие размеры. Во время переговоров в Стокгольме 1649 г. шведские «думные люди» говорили русским послам, что с шведской стороны перебежали в царскую сторону «многие тысячи» перебежчи­ков, тогда как с русской стороны «хотя и есть перебещики, ино де не­многие люди». Многим людям, добавили они, бежать из Московского го­сударства не от чего. «Бежит де всякой пашенной крестьянин от отох-тячения податей и многие работы туды, где ему было в податех и в работе лехче». Швеция ведет длительную войну, для которой «в Свейской коруне со всяких людей подати были, и отяхчены великою тяго­стью, и в Финской де земле ив Ижере и в Кореле многие люди нево­лею иманы в солдаты. И от такова де отяхчения как было не бежать». Любопытно, что шведы прямо указывали основные причины бегства к /243/ русским: «первое — для веры, другое — для языку и своей; природы, третье— от большие в податех тягости, а из Ижерские и из Финские земли тож от большого отяхченья в податех и от тово, что их имали насилу в солдаты».³⁴

Слова свои о «многих тысячах» перебежчиков шведы подтверждали
именным списком, в который было внесено 10 тыс. чел., перешедших
к русским в разные годы после заключения Столбовского договора.³⁵
Что касается русских выходцев, то шведы утверждали, что таких мало
и что они осели близ рубежа.³⁶

Повидимому шведы были правы. Сохранившаяся в делах Тайного приказа выпись из перебежчицкого столпа 1648—1651 гг. содержит це­лый ряд конкретных примеров, подтверждающих слова шведов.³⁷

Первая половина XVII в. в Московском государстве отмечена вос­становлением помещичьего и монастырского хозяйства, пришедшего в упадок во время крестьянской войны. Вследствие острой нужды в ра­бочих руках, выходцы из-за шведского рубежа без труда устраивались на новом месте. Наименее обеспеченные из них переходили с места на место и «кормились работою», другие пахали пашню «из снопа», т. е. из доли урожая. Вскоре выходцы и в Московском государстве оказались в массе на положении людей, зависимых от вотчинников. Последние, восстанавливая опустевшие вотчины, селили карелов на своих землях, давая им ссуду и закабаляя их.³⁸

Переселение карелов в пределы Московского государства должно было сопровождаться, вообще говоря, некоторым обеднением, а иногда и разорением их хозяйств. Однако нельзя согласиться с мнением, что именно это переселение разоряло выходцев и создавало тем самым ус­ловия, в которых они должны были давать на себя порядную запись. Прежде всего следует отметить, что карельское крестьянство вовсе не было однородным по своему составу. Весьма любопытная челобитная крестьян 14 погостов Корельского уезда королеве. Христине от 3 сен­тября 1641 г. составлена от лица «лучших, средних и молотчих» крестьян³⁹ и, следовательно, показывает, что имущественная диферекциация в среде карельского крестьянства была весьма значительна. В связи с этим было и различно отношение к выходу за рубеж и раз­личны те условия, в которые выходцы попадали за рубежом. Охотнее всего за рубеж шли массы беднейшего и среднего крестьянства; более зажиточная часть труднее покидала свое хозяйство. Как увидим ниже, нередко, переселившись в пределы Московского государства, богатые карельские крестьяне оставляли в своем хозяйстве на шведской терри­тории кого-либо из родственников. Совершенно неверно утверждение, что карелы при переселении не могли сохранить ни имущества, ни ин­вентаря, ни рабочего скота.⁷ Материалы Тайного приказа показывают, что переселенцы привозили с собою имущество и пригоняли скот.⁴⁰ Это-то обстоятельство и позволяло зажиточной части карельского крестьянства и в Московском государстве находиться на той же со­циальной ступени, на которой она находилась в шведских владениях. /244/

Весьма характерен в этом . отношении староста   Лендозерской  волости Лопского Ребольского погоста «перебещик Ерёменко Федоров кореля-нин», упоминаемый  в одном -из  документов   первой   трети   XVII   в.⁴¹ Думается, нет необходимости  доказывать, что карельский батрак или бедняк не мог попасть в старосты волости.

Что касается беднейшего слоя карельского крестьянства,   то   оно, видимо, и составляло основную массу выходцев, но  ему-то и   нечего было терять в материальном отношении. В упомянутой нами челобитной карельских крестьян королеве Христине имеются между прочим жало­бы, что   «сего   году   с   Корельского   уезда   летом   забежало крестьян 125 семей за рубеж русской» и, кроме того, что «от страху» попасть в солдаты «наши казачки и бобыли и одинакие люди и досталь сошли на Русь».⁴² Слово «досталь», указывает, что и первые 125 семей тоже от­носились к группе «казачков и бобылей». Так как челобитная говорит о «наших» казачках, т. е. батраках, то очевидно, что составителями ее были не все крестьяне, а только более богатые, эксплуатировавшие в своем хозяйстве чужой труд. Особый смысл приобретает в связи о этим и скрытая угроза переселением, которой сопровождается просьба чело­битчиков о льготах: «не хотели б еще розплытца с отчин и домёшков своих на чужую землю».

В общем существовавшее положение давало   основание   шведским «думным людям» во время переговоров 1649 г. говорить, что «после де мирного (Столбовского. — С. Г.) договору перебещики год от году больши переходили: в Кореле де, как поступленась под Свейскую коруну, были многие люди, а ныне де в Кореле стало пусто, людей никово нет..".⁴³

Массовый уход к русским населения занятых шведами территорий был постоянной темой в дипломатических сношениях Швеции и Мос­ковского государства. Уже во время переговоров в Столбове шведские послы, предвидя, что население, оказавшее упорное сопротивление во время интервенции, не пожелает оставаться под властью Швеции, на­стаивали на выдаче всех тех людей, которые вздумают переселиться в Московское государство из уступаемых земель. Впоследствии шведы постоянно требовали выдачи перебежчиков.⁴⁴

Надо сказать, что Московское правительство, ценя мирные отноше­ния со Швецией и надеясь на заключение союза против Польши, внешне соблюдало постановления Столбовского договора, касавшиеся выход­цев. Действительное же отношение к вопросу о переселенцах из-за шведского рубежа обнаружилось уже в 1620 г. Новгородский воевода в начале этого годэ донес, что в Новгород из Корельского уезда тайно приехал ходок, просивший от имени крестьян Сердобольского погоста позволения переселиться в русские владения. Грамотой от 15 марта 1620 'г. воеводе было предписано отказать просителю, но тайно ска­зать ему, «что б они до тех мест, покаместа наше межевальное дело минетца, и Гдов в нашу сторону отдадут, из за рубежа в нашу сторону не выходили...». Следовательно, запрет был лишь временный, пока не будет установлена граница и очищен Гдов, занятый шведскими вой­сками.⁴⁵

Впоследствии даже рассылались строгие указы с запрещением при­нимать выходцев под страхом жестокого наказания. Однако указы /245/ соблюдались далеко не везде, а в   смежных   со   шведскими   владениями олонецких, заонежских и лопских погостах и вовсе   не  исполнялись.⁴⁶

 Некоторых перебежчиков ловили и выдавали шведским властям.⁴⁷ Дела­лось это в значительной степени формально, и число не сысканных и невыданных выходцев беспрерывно росло. Переселенцы из-за рубежа встречали поддержку в коренном населении тех мест, где они оседали. Русские и карельские массы еще менее были склонны выдавать пере­бежчиков, чем власти. Дело доходило до того, что крестьяне не только укрывали перебежчиков, но даже оказывали сопротивление представи­телям администрации, посланным для их сыска. Сохранившиеся прото­колы оказанного сыщикам сопротивления, так называемые «отбойные памяти» рисуют довольно яркие картины. Так, в одном случае кресть­яне «подьячево бесчестили и лаяли», «перебещиков из рук выбили» да еще напутствовали: «ты от нас из волости поедь, покамест не убит и не ограблен».⁴⁸ В другом случае не только не дали производить обыск, но приходили на подьячего «с поленьем» «и против ночи вон ис пого­ста выслали» и т. д. и т. д. Все, это случаи не единичные.⁴⁹

С течением времени вопрос о выходцах настолько осложнился и приобрел столь важное значение, что в марте 1649 г. в Стокгольм было отправлено    специальное   посольство   окольничего    Бориса    Ивановича Пушкина. Длительные переговоры в Стокгольме закончились договор­ной записью от 19 октября 1649 г. Русские обязались уплатить шведам за выходцев, переселившихся в Московское государство в период от Столбовского мира (1617 г.) по 1 сентября 1647 г., 190 тыс. руб. Обе стороны обоюдно обязались выдать всех перебежчиков, перешедших рубеж после 1 сентября 1647 г. и строго соблюдать постановление об их выдаче в дальнейшем.⁵⁰ Однако в 1656 г. шведское посольство Бьельке, Эссена и Крузеншерна жаловалось в Москве, что вопреки стокгольмскому соглашению 1649 г. перебежчики русскими все еще не выданы.⁵¹ В том же году вопрос о шведских выходцах получил новое разрешение, достигнутое уже не путем дипломатических переговоров, а в открытой борьбе Московского государства с Швецией.

II

Общая международная обстановка, сложившаяся к 1656 г., казалось, была благоприятной для Московского государства. Как известно, в 1654 г. началась война Московского государства с Польшей из-за Украины и Белоруссии. В первый же год войны при содействии местно­го населения была освобождена от польского гнета почти вся Белорус­сия. Одновременно московские и украинские войска вели успешную борьбу за правобережную Украину. Поляки терпели поражение: за по­ражением. Польша была сильно ослаблена и, казалось, находилась на­кануне распада. Учитывая все это, в 1655 г. в войну вмешалась Шве­ция. Карлу X удалось занять Варшаву, и он провозгласил себя поль­ским королем. Тяжелое положение, в котором находилась Польша, по­будило поляков заключить с русскими перемирие. Швеция в это время переживала расцвет своего могущества. Это обстоятельство порождало /246/  для нее ряд сильных врагов в среде европейских государств. Австрия с тревогой следила за проникновением шведского влияния в централь­ную Европу. Дания и Голландия были чрезвычайно обеспокоены успе­хами шведов в Прибалтике. Захват берегов Балтийского моря, который последовательно осуществляла Швеция, превращал это море во внут­реннее озеро, целиком находящееся под контролем шведов. Последнее давало Швеции существенные экономические преимущества и, наобо­рот, наносило серьезный ущерб другим государствам, заинтересован­ным в торговле как со странами Прибалтики вообще, так и с Москов­ским государством.

Вследствие этих обстоятельств Австрия, Голландия и Дания стре­мились втянуть Московское государство в войну со Швецией и сулили ему свою помощь. Надеясь на поддержку и считая борьбу с Польшей за Украину и Белоруссию оконченной, Московское государство начало в 1656 г. войну со Швецией.

Задачи, стоявшие перед ним в войне 1656—58 гг., были чрезвычай­но важны. Стране был нужен выход к морю. Отсутствие такого выхода не только наносило непосредственный сильный ущерб экономике, но препятствовало нормальному развитию хозяйственных, политических и культурных сношений с Западом вообще, вызывало отставание от пере­довых стран в уровне развития и опасность застойности русского хо­зяйства и культуры.

Однако борьбой за выход к морга задачи, ставшие в войну 1656—58 гг. перед Московским государством, не исчерпывались. Всту­пая в войну, оно преследовало также цели возвращения старинных русских владений, захваченных шведами в результате интервенции и войны начала XVII в. Большое значение имела, наконец, задача осво­бождения от шведской власти населения оккупированных шведами зе­мель. Как мы видели, связи этого населения, как русского, так и ижор-ского и карельского, за время шведского господства не только не исчез­ли, но даже не ослабли. Несмотря на относительно долгие мирные от­ношения между Московским государством и Швецией, несмотря на то, что Московское правительство стремилось укрепить эти отношения, оно все же настороженно наблюдало за действиями своего соседа. Воеводы пограничных городов должны были проведывать всякими средствами, что делается за рубежом. Доверия к шведам не было. В тот самый год, в который состоялось стокгольмское соглашение о выходцах, был построен город, точнее крепость, Олонец, находившийся в непосредст­венной  близости от  шведской границы.⁵²

В следующем 1650 г. ранней весной в Новгороде были собраны служилые люди, так как «ведомо учинилось... что за рубежей, в свей-ских в порубежных городех, сбираются немецкие ратные люди, а по­ходу их чаять неведомо на который город...», населению приказано было жить «о великим бережением» от прихода «свейских немецких людей» и быть готовым собраться в города.⁵³

За несколько месяцев до начала войны новгородский воевода доносил, что он допрашивал «на одине» одного из карелян, приехавших в Новго­род с «немецким» товаром из-за рубежа. Карелянин сообщил слухи о приезде в Ригу короля в связи с ожидаемой войной и после настойчивых расспросов добавил: «лежат у нас в таю по деревням около Ругодива и Колывани в уездех лютари, а по вашему по русски райтары...»⁵⁴ /247/

Военные действия начались весной 1656 г. Главная армия русских двинулась в. Ливонию через Смоленск, Витебск и Полоцк. Одновремен­но значительные силы под командованием кн. А. Н. Трубецкого, Ю. А. Долгорукова и С. Р. Пожарского выступили к Дерпту, имея опе­ративной базой Псков. Относительно небольшие отряды, опиравшиеся в своих действиях на Новгород и Олонец, вступили в оккупированные шведами земли, составлявшие Ивангородский, Ямской, Копорскии, Оре­ховский и Корельский уезды. Действия русских войск в Ливонии раз­вивались успешно. Штурмом были взяты две сильнейшие крепости, имевшие чрезвычайно важное стратегическое значение, — Динабург и Кокенгузен. Переименованные в Борисоглебск и Царевичев Дмитриев, крепости эти были исправлены и заняты русскими гарнизонами.

Взяв ряд других укрепленных пунктов, русские войска начали осаду Риги. В первые же дни они захватили внешние, земляные валы города и предместия, построили необходимые фортификационные сооружения и стали обстреливать город из тяжелой артиллерии. Осада, однако, за­тянулась, так как город получал помощь с моря. Наступившая осень и распутица затрудняли снабжение осаждавших. Накануне штурма города русские войска подвергались внезапным нападениям и понесли значи­тельные потери. Эта неудача была следствием измены части иностран­ных офицеров русских солдатских полков иноземного строя, предупре­дивших шведов о готовящемся штурме и указавших место, где у рус­ских были расположены склады продовольствия и боеприпасов⁵⁵. Осада была снята. Действия русских войск под Юрьевом Ливонским (Дерптом) были более успешны, и 12 октября 1656 г. Дерпт сдался. Таким обра­зом, к зиме 1656—57 гг. вся восточная и часть южной Лифляндии ока­зались в руках русских. Господствовавшие в ней крепости Кокенгузен, Динабург, Дерпт, Нейгаузен и Мариенбург были заняты сильными гар­низонами, укреплены и обильно снабжены продовольствием и боепри­пасами.

Военные действия в Карелии начались в нюне 1656 г. Как и вся война, они не были неожиданными ни для одной, ни для другой сторо­ны. С шведской стороны, так же как и с русской, был проведен ряд подготовительных мер. Тем не менее дальнейшее развитие событий по­казало, что подготовка была недостаточной, что противники обоюдно недооценивали активности и силы друг друга на этом участке борьбы. Как только сделалось очевидным, что дело идет к открытому столкновению в ближайшем будущем, Московское правительство резко изменило свое отношение к вопросу о выходцах из-за шведского рубе­жа. Не только отпали все запрещения принимать перебежчиков, но местные воеводы получили прямой приказ перезывать население пригра­ничных областей на русскую сторону. Олонецкий воевода стольник Петр Пушкин, донося об исполнении указа о перезывании из-за рубежа корелян, сообщал, что в течение мая на Олонец пришло 122 человека корелян «да некрещенных латышей 20; человек». По словам этих вы­ходцев, писал П. Пушкин, за ними идут из-за рубежа многие кореляне.⁵⁶ 20 «латышей», пришедших в Олонец, были не латышами в собственном смысле, а финнами или, что более вероятно, карелами-лютеранами. Во всяком случае, русские документы XVII в. всегда называют «корелами» только православных карелов и никогда не называют так карелов, обращенных в лютеранство. /248/

В Москве знали враждебность карельского населения к шведам. В связи с этим Пушкин имел инструкцию вербовать карельских выход­цев в солдатские и драгунские полки. Дело это однако не увенчалось успехом, кореляне не пожелали служить, ссылаясь на то, что «в дра­гунской... и в солдацкой службе ныне им быть невозможно потому, что они бегут из за рубежа... покиня... домы свои и пожитки и ныне де они нигде, не построились».⁵⁷

Слова карелов не были пустой отговоркой, так как условия солдат- ской и драгунской службы действительно требовали от солдат и дра­гун наличия  своего  хозяйства.    Жалованье   солдат   и драгун   было невелико и выдавалось нерегулярно, так что не могло их обеспечить в полной мере.

Отказываясь на время («ныне») от службы, карелы просили разре­шить им итти в разные города Московского государства, где жили их сродичи, перешедшие к русским в предыдущие годы. «Латыши», вы­шедшие с карелами, все крестились, что по условиям времени означало полный и безусловный переход в русское подданство.

Одновременно с вызовом карелов из-за рубежа Пушкин вел пере­говоры и с теми из них, которые оставались еще на месте. Он подго­варивал карелов захватить город Корелу, обещая, что как только они подадут весть, он придет к ним в 'город с ратными людьми. Захват Корелы местными силами оказался однако неосуществимым, так как шведы его сильно укрепили. Готовясь к войне, они еще «по зимнему пути... лес в город Корелу возили и осаду крепили». Кроме того, видя враждебность местного населения и не доверяя ему, шведы «корелян... в город ни для какова дела отнюдь не пущают».⁵⁸

В связи с этим в Олонце начались приготовления к походу. Были приготовлены суда. Принимались меры к дополнительному набору сол­дат, но набор не удавался. Кроме одной тысячи человек, находивших­ся с Пушкиным на Олонце, остальные солдаты как старые, так и новоприбранные изо всех заонежских погостов, были высланы на службу в Великий Новгород. Пушкин несколько раз приказывал объявлять набор в Олонце и посылал в заонежские погосты, чтобы набрать из солдатских захребетников, приемышей, недорослей и бобылей тысячу человек или больше, но все было безуспешно, так как те немногие лю­ди, которые еще оставались в Заонежье не прибранными в солдаты, все разбежались в дальние поморские промыслы и в другие места. Между тем пришли вести, что девятитысячный отряд шведов идет к рубежу. По этим вестям Пушкин разослал бывших у него солдат по роте на устье реки Олонца и на заставы на трех больших, дорогах, шедших из-за-рубежа; Колдушской, Туломозерской и Кавальской. За недостатком солдат по малым и дальним от Олонца лесным дорогам для береженья от прихода шведов должны были стоять бобыли и охудалые крестьяне тех волостей, которые к тем дорогам подошли близко.⁵⁹

Время было тревожное; 20 мая олонецкий посадский человек при­бежал в съезжую избу и сообщил Пушкину, что накануне он отпра­вился на Ладожское озеро покупать рыбу «и объявилось... на Ладож­ском озере к Олонецкому берегу бегут многие суды на парусех к устью реки Олонца. И на тех... судах учинилась стрельба большая и учали бить в барабаны и он Сидорко с товарыщи и рыбные ловцы... побежа­ли к городу Олонцу, а почаяли... они из за Свейского рубежа приходу /249/  воинских людей...». Тревога оказалась напрасной - на судах пришел отряд русских воинских людей во главе с воеводой Енаклычем Чели-щевым. С первого же дня между воеводами Пушкиным и Челищевым начались раздоры. Челищев требовал для посылок подьячих и пушка­рей, посадских людей для оценки судов, плотников Для постройки но­вых судов, наконец и солдат. Пушкин давал меньше, чем требовал Челищев, так как людей на Олонце было мало. Челищев самоуправствовал, начал «писать» в солдатскую службу плотников, бывших у су­дового дела, переманивал в свой отряд солдат Пушкина, суля им пла­тить по 2 рубля в месяц и давать корм из хлебных запасов.⁶⁰

По указу и по «тайному наказу» войска должны были; выступить из Олонца в поход под город Корелу 1 июня; по другой грамоте, исхо­дившей из Посольского приказа, срок выступления был отнесен на 21 июня. Позднее Пушкин доносил, что он не смог выступить в назна­ченный срок, так как в Олонце не было достаточного запаса свинца, а солдатам, которым жалованье не было дано, не с чем было итти в поход. Вследствие челобития последних, указывавших, что солдатам, находившимся под Ореховом, воевода Петр Потемкин роздал по рублю, Пушкин также роздал жалованье, но за недостатком денег — всего лишь по полтине.⁶¹

Накануне срока выступления ратных людей произошло незначитель­ное событие, которое однако повлекло развертывание военных действий в не предусмотренном первоначальным планом направлении. 31 мая в съезжую избу пришел таможенный голова и сообщил, что в Олонце появился зарубежный карел Трофим Кириллов Зубков, который прода­вал смолу по подозрительно дешевой цене и проявлял большой инте-рео к состоянию крепости и численности войск. Пушкин послал тотчас же на гостиный двор жильца и подьячего, жилец должен был торго­вать у Зубкова смолу и, подпоив, расспрашивать про всякие зарубежные вести; на обязанности подьячего лежало тайно записывать разговор. Выяснилось, что карел был лазутчиком. Его схватили; после пытки, он показал, что живет под городом Корелой на посаде, в городе находит­ся человек 250—300 солдат да «посадцких неметцких (т. е. шведских) дворов) с 40», кроме того на посаде под городом всяких людей дво­ров 100. Послан он в Олонец «приказным немчином Планкуем» для проведывания вестей, Планкуй же дал ему смолу, судно, гребцов и корм­щика. Сам Планкуй с небольшим отрядом человек в 30 поехал в по­граничный Соломянский погост для сбора денег с карелов в королев­скую казну.

Узнав содержание показаний шпиона, Енаклыч Челищев ночью про­шел со своим отрядом мимо посада Олонца, разослал своих людей по деревням с приказанием насильно сгонять крестьян к устью реки Олонца, захватил суда, построенные Пушкиным, и, посадив на них в каче­стве гребцов человек 100 согнанных олончан, отправил на этих судах в Соломянский погост отряд в полтораста стрельцов под начальством сво­его сына Михаила и зятя Сергея Зеленого. Пушкин жаловался, что дей­ствия Челищева напугали население Олонецкого уезда, а за рубежом преждевременно обнаружили активность русских войск, что позволило шведам своевременно принять необходимые меры —за рубежом де «в городех осады крепят и запасы запасают и ратные люди в город со­бираются».⁶² /250/ 

Впрочем Пушкин был в ссоре с Челищевым и поэтому не всем его обвинениям можно верить. Так, например, в приведенной отписке он жаловался, что олончане вследствие насилий Челищева бегут и скры­ваются в лесах, а в другой, наоборот, утверждал, будто олончане бегут к Челищеву, чтобы вместе с ним грабить зарубежных карелов⁶³.

Посланные Челищевым стрельцы разбили шведов и захватили ост­рожки Соломенский и в Илебалакшах. Был взят в плен Планкуй и не­сколько других начальных людей. Сам Челищев стоял в это время с денежной, пороховой и иной казной с частью стрельцов в 20 верстах от Олонца в Андрусове монастыре! Раздоры его с Пушкиным продолжа­лись. Узнав о взятии острожков, он 6 июня поплыл на сход к сыну, с которым он и сошелся 8 июня в Соломянском погосте. Здесь он при­вел к крестному целованию «корелян многих людей... и латышей и не­мецких людей...», одновременно он послал Сергея Зеленого в Сердо-больский и Кирьяжский погосты приводить к присяге «всех корелян». Челищев доносил, что «которые немецкие люди живут с кореляиы вме­сте в деревнях и те... под твою государеву высокую руку быть рады, и о крещенья... бьют челом, а крестить их, — добавлял Челищев, — не­кому и не по чему: один поп, и тот стар и увечен; и книг у него нет». Из пленных Челищев оставил у себя двух человек, один из них Инд-рик Блянкенгевген был «человек честной», которому города Корелы «горододержавцы... свои и друзья». Жена и дети его находились в Кореле, и он обещался уговорить «городовых людей» сдать город русским.

Сообщив об этом Пушкину, Челищев звал его итти с ратными людьми к Кореле. Не доверяя Челищеву, Пушкин послал своего това­рища Степана Елагина во главе отряда в 500 солдат на сход к Чели­щеву. Елагин должен был лично допросить Планкуя (он же Блянкенгевген). Последний подтвердил обещание склонить гарнизон Корелы к сдаче города. После этого в поход выступил и сам Пушкин с осталь­ными силами. Отряды Пушкина и Елагина сошлись в Корельском уезде в Кирьянском погосте не доходя города Корелы.⁶⁴

Вступление русских войск в Корельский уезд было встречено каре­лами с радостью. Повсеместно они встречали русских, как спасителей. При приближении русских войск крестьяне брались за оружие и на­падали на усадьбы своих господ. Дворянские имения и кирхи были обращены в пепел, и дворяне, не успевшие бежать, были убиты или взяты в плен.⁶⁵ Население отдаленных погостов выслало своих пред­ставителей с «поклонными грамотами». Богатый карел Кондратий Кухнов, оправдываясь от обвинения в шпионаже, писал в конце 1656 г.: когда де «приезжал под город под Корелу... стольник и воевода Петр Михайлович Пушкин с твоими государевыми ратными людьми... мы сироты твои твоих государевых ратных людей пришествию возрадова­лись радостию великою, а чаяли себе избытая от Свейской работы поели сорока пяти годов, и твоих государевых людей... (послали встре­тить)... в Сердовольской погост за восмидесят верст с поклонными грамотами и с челобитьем, а в Кирьяшском погосте тебе; в. г. крест целовали всею землею.»⁶⁷ О том же было написано и в челобитной ка­рельских выходцев,   поселившихся   в  Новгородском   уезде. Наконец, /251/ челобитные карелов,   целовавших крест, упоминаются и  в  воеводских отписках.⁶⁸

3 июля Пушкин подошел к городу Кореле. Начались переговоры о сдаче. Несколько раз Пушкин посылал под город Планкуя с начальными людьми и подьячим, но участвовавшие в переговорах зять Планкуя «Нилиш Олофсон Прилс» и другие шведы отказались сдать кре­пость, причем Прилс сообщил Планкую «тайным обычаем, опасаясь от иных немец», что он ожидает из Выборга подкрепление.⁶⁹    

Взять город силой, было дело нелегкое. Город Корела, писал Пуш­кин, «стоит на двое — устроены два города земляные, пошвы у тех у обеих городов каменные, а около... обеих городов обошла вода, пороги под городами в реке большие...»⁷⁰

Начались приготовления, к осаде. К этому времени Пушкин добился отозвания Челищева. Челищев, сам писавший, что у него большая казна свинца, пороха и других боеприпасов, которым нет расхода за мало­численностью отряда,⁷¹ вынужден был сдать эти припасы Пушкину, а также передать в распоряжение последнего бывших с ним новгород­ских стрельцов. Дворян и детей боярских, кроме двух братьев Зеленых, Челищев не передал и сам в полк к воеводе кн. Трубецкому, куда был назначен, не поехал. По донесению Пушкина, Челищев в июле стоял еще в Сердобольском погосте и собирал силою с карелов кормы себе и бывшим с ним детям боярским.⁷² Для характеристики Енаклыча Чели­щева показательно, что его собственный отец подал на него в 1636 г. челобитную, в которой называл его «ведомым вором» и обвинял в на­несении увечья и грабеже.⁷³ Видимо, насилия над карельским населе­нием, допущенные Челищевым, и были причиной его удаления, во вся­ком случае 31 июля ему была послана грамота со строгим приказанием отдать все награбленное тем, кого он ограбил, причем было добавлено: «а будет ты впредь учнешь ково грабить и иные какие обиды и налоги делать или учнешь с кем бранитца, и тебе... быть казнену смертью...».⁷⁴ Следует отметить, что грабежи не были массовым явлением. Пуш­кин, обвинял в них только Челищева «с племянниками и друзьями», да и карельская челобитная говорит лишь, что Челищев с лично близкими ему людьми грабил по дороге из Кирьянского погоста в Сердобольский «всякую рухлядь», скот и птицу. В самом Сердоболе он взял из казенных запасов 2 бочки пшеницы и все это погрузил на суда.⁷⁵

О том, что грабежи были явлением случайным, свидетельствует и та широкая помощь русским войскам в борьбе со шведами, которую оказывали карелы. Помощь эта была многообразна и активна. Карелы вы­ставляли конных даточных людей, снабженных оружием и продоволь­ствием, поставляли хлеб и другие припасы на корм ратным людям, ко­сили сено для лошадей.⁷⁶

Повсеместно карельское население целовало крест царю, т. е. при­нимало русское подданством районе, непосредственно примыкавшем к городу Кореле, где Челищев и посланный им в дальние погосты Сер­гей Зеленый не успели привести народ к присяге, это сделал сам /252/ Пушкин. Следует отметить, что целовали крест не только карелы, но и «латыши», т. е. финны, жившие в этих местах.⁷⁷ По-видимому, следуя инструкции наладить хорошие отношения с новыми подданными, Пуш­кин не производил никаких сборов. Во всяком случае несколько позже он доносил, что когда стоял под Корелой, то «ратных людей прокор­мил немецким хлебом, который хлеб остался по погостам после их не­мецкого побегу, а с корелян... никаких хлебных запасов на... ратных людей нисколько не збирано».⁷⁸

Таким образом, то продовольствие, которое карелы, по их челобит­ной, давали русским ратным людям, они собирали сами добровольно. Подобная помощь войскам припасами была необходима, так как подвоз конфискованного хлеба по вине Челищева шел с перебоями и стоявшие под Корелой ратные люди от того «обесзапасели».⁷⁹

Сейчас  же по прибытии под Корелу русские войска  приступили к постройке фортификационных  сооружений, необходимых для осады   и штурма крепости.   Строили «острожки» и «таборы», т. е.  укрепленные лагери. Вокруг   них были вырыты рвы и устроены   «чесноки» (часто­колы).⁸⁰ Первое время отсутствовала осадная артиллерия. Требуя ее при^: сылки, воевода писал, что «наряду ломового нет нисколько», только од-не полковые пушки, и что тем «меньшим» нарядом промысла чинить над городом нельзя. В Кореле, напротив, наряд был «большой — ядро в 20 и 25 гривенок»; из того наряда осажденные беспрестанно били по таборам.⁸¹ Вскоре, однако, получили тяжелую артиллерию и русские. Из Нов­города под Корелу в начале августа были посланы «большого наряду две пищали полуторные, да к ним по 200 ядер». Пищали и ядра было приказано вести «днем и ночью наспех».⁸² Из Новгорода же шло снаб­жение отряда Пушкина и другими боеприпасами.⁸³ Силы, которыми располагал Пушкин для занятия  обширной терри­тории западной Карелии   и ведения   осады   г. Корелы, были недоста­точны.  Всего  в его  распоряжении находилось  1000 олонецких солдат да 170 новгородских стрельцов из отряда  Челищева. Из  этого  числа еще в Олонце сбежало 100 солдат да 88 человек сбежало из-под Ко­релы.⁸⁴ Причиной бегства были тяжелые условия службы. Солдаты заонежских погостов  принадлежали  к  поселенным войскам,   служившим за землю, на которой сидели, и за податные льготы. Пушкин, часто пи­савший о побегах солдат, однажды прямо указал, что «многие... салдаты ис под Корелы сбежали потому, что им... государево жалование не дано».⁸⁵

Вместе с тем необходимо иметь в виду, что, стремясь оп­равдать возможные  поражения   или добиться присылки   подкреплений, воеводы а своих отписках преувеличивали размеры бегства. В одной из отписок воеводы П.  Пушкин и С. Елагин, сообщая о числе убитых и раненых солдат, писали, что остальные   солдаты   сбежали. Между тем в той же отписке они, жалуясь на недостаток начальных людей, гово­рили, что из-за этого тех солдат, которые с ними налицо, «приказать некому».⁸⁶ Относительно стрельцов, лучше устроенных в военном /253/ отношении, Пушкин отзывался с большим одобрением: «у меня... в полку под Корелою, — писал он в январе 1657 г., — только и было надежных людей/что новгородцких стрельцов 170 человек да ладожских 25 че­ловек. И они... ратному делу лутче были олонецких 1000 человек салдат».⁸⁷

Большим недостатком отряда Пушкина было отсутствие команд­ного состава. Начальные люди прибыли к нему тогда, когда осада Корелы была снята. Правда, все время с ним был полковник Вальтер Кар-михаль, но Пушкин неоднократно писал, что этот иноземный специа­лист «прост и ни в какое дело не станет».⁸⁸

После устройства острожков под Корелою Степан Елагин был от­пущен на Олонец. Одной из главных задач Елагина на Олонце был сбор и высылка на службу бежавших солдат, однако деятельность его в этом направлении была безуспешна.⁸⁹ Некоторую помощь войскам Пушкина несомненно оказывали партизанские отряды. Мы уже упоми­нали о крестьянах, нападавших на имения шведских владельцев. Вы­шедшие в Московское государство карелы подали челобитную, чтобы «велеть им жить в Новгородском уезде, поблиску Корельской земли, а как... по указу... служилым людем будет итти за рубеж и им кореля-ном вольным людем, скольки их сберется, велеть идти с теми... служи­лыми людьми вместе».⁹⁰

Одним из организаторов партизанского движения был патриарший крестьянин Семен Чахкей, имя которого встречается в документах не­сколько раз. Из них мы узнаем, что Чахкей был уроженцем Корельского уезда и хорошо знал местность.⁹¹ Под его предводительством действо­вал отряд «вольных людей», появлявшийся в разных местах террито­рии, занятой шведскими войсками.⁹² В одном из своих донесений Пуш­кин писал, что 15 сентября к нему под Корелу привезли 300 бердышей и топорков, собранных по извету карелов в разных деревнях, «а розметал то ружье патриарший крестьянин Симашко Чахкей».⁹³ Поводи­мому Чахкей снабдил население оружием для готовившегося восстания против шведов; с приходом русских войск оружие было собрано и отправлено под Корелу, где в то время оно было нужнее. Ниже мы увидим, что Чахкей оказал русским ратным людям ряд ценных услуг.

Судя по шведским донесениям, военные действия русских не огра­ничивались осадой Корелы. Отдельные отряды русских рассеялись по Карельскому перешейку, собирая продовольствие. Они подвергались нападению со стороны шведов, которые действовали с чрезвычайной жестокостью. Пуфендорф рассказывает, что шведские отряды за­хватывали ежедневно множество пленных и всех их убивали, посколь­ку царь не хотел их ни выкупать ни выменивать.⁹⁴ Делалось это не только с ведома, но и по прямому приказу шведского командо­вания.⁹⁵

По всей вероятности, подверглись нападению и те олончане, которым была поручена конфискация запасов, брошенных бежавшими шведами. /254/

Из отписки Степана Елагина, замещавшего на Олонце Пушкина, видно, что с Пушкиным под Корелу пошло некоторое число олонецких посад­ских людей «с хлебной, свинцовой и пороховой казной» и что, следова­тельно, службу снабжения отряда Пушкина продовольствием и боевыми припасами несли олончане. Из той же отписки видно, что олонецким посадским людям ратное дело было «не за обычай».⁹⁶

Одновременно с действиями в районе Сердоболя и Корелы русские предприняли несколько походов в глубь Финляндии. Из шведских ис­точников известно, что отряд русских войск, к которому присоедини­лись восставшие крестьяне, продвинулся на значительное расстояние на запад от Ладожского озера. Не встретив сопротивления со стороны шведов, отряд опустошил Кирхшпили, Сааминге и Керимяки. Подойдя к Найшлоту, русские взяли и сожгли город и осадили замок.⁹⁷ Не­сколько позднее шведам удалось организовать ополчение из жителей Саволакса, которое внезапным нападением захватило лагерь русских, осаждавших замок. Взяв лагерь, саволаксцы освободили до 500 плен­ных, которых русские, как видим, в противоположность шведам не уби­вали. После этого русский отряд вынужден был отступить, потеряв, по словам Пуфендорфа, сто человек убитыми и две пушки.⁹⁸

В северной Финляндии русский партизанский отряд проник в Остерботнию в Каянский лен. Шведы не могли противодействовать движению партизан. Затем подобно тому, как это было в Саволаксе, шведам удалось собрать ополчение и в Каянском лене. Партизаны ушли, выдержав три сражения, во время которых каянцы отбили у них два знамени (вероятно ротных или эскадронных значков). Кроме Саво-лаксы ,и Остерботнии, русские отряды воевали также и в северной Ка­релии, где они сожгли город Браге.⁹⁹

Однако все это были действия партизанов или небольших отрядов регулярных войск. Основные силы русских на театре военных действий, лежавшем севернее  р. Невы и Финского залива, находились в западной Карелии и стояли под городом Корелой. После того как первый страх, вызванный успехами русских в Финляндии, улегся, и шведы произвели некоторые оборонные мероприятия, они сделали попытку притти на по­мощь гор. Кореле и заставить русских снять его осаду. Незадолго до этого назначенный комендантом Выборга Христофор Бурмейстер в пер­вых числах июля выступил из города по направлению к Кореле. Отряд его насчитывал 150 всадников, 200 драгун и 800 рекрутов нового набо­ра, разделенных на роты. Бурмейстер был вынужден сделать остановку в деревне Раутус близ кирки. Позиция, занятая им, была весьма вы­годна, так как ее можно было атаковать только с фронта. 14 июля русские под прикрытием густого тумана атаковали эту позицию. После четырехчасового боя они были отбиты. Как утверждает Пуфендорф, Бурмейстер после этого оставил свои позиции и бросился на русских. Он загнал их в болотистый лес и, убив до двухсот человек, захватил 4 знамени и все военное снаряжение, потеряв с своей стороны всего лишь двадцать человек.¹⁰⁰ По-видимому, в сражении при Раутус шведы имели дело с отрядом Силы Потемкина, который был выслан Петром Потемкиным из-под Орехова на север вдоль берега Ладожского озера. /255/

Во всяком случае, Сила Потемкин донес 16 июля, что ходил с ратными людьми под шведский острожек в 120 верстах от Орешка. В острожке стояло около полуторы тысяч человек рейтар, драгун...и  пехотинцев при трех пушках. Русские взяли, по его донесению, этот острожек при­ступом, понеся незначительные потери убитыми и ранеными.¹⁰¹

Как видим, показания русских и шведских источников расходятся. Согласно донесению Силы Потемкина, острожек был взят, тогда как по шведским данным русские были отбиты. Дальнейший ход событий показывает, что донесения Силы Потемкина были ближе к истине. Несмотря на успешный, казалось бы, для шведов результат сражения при Раутус и несмотря на то, что отряд их по численности равнялся примерно силам русских, стоявших под Корелой, X. Бурмейстер все же дальше Раутус не продвинулся и к г. Кореле не пошел.¹⁰² Что же касается потерь, понесенных русскими, то они у Пуфендорфа несомнен­но преувеличены. Можно указать весьма характерный в этом отноше­нии пример. Рассказав об одной победе, одержанной русскими несколь­ко позднее и в другом месте, Пуфендорф сообщает об опубликовании шведами нарочито преувеличенных сведений о потерях русских; добав­ляя, что это было сделано с целью смягчить впечатление от пора­жения.¹⁰³

В первых числах августа воевода Петр Потемкин, осаждавший Орехов, сообщил Пушкину о движении более значительных шведских сил. Взятые воинскими людьми полка П. Потемкина пленные показали, что в скором времени в Выборг прибудет «генерал Густав Лявегувди из Шуйские земли, а с ними 8 региментов, а в регименте по 800 человек».¹⁰⁴ Осажденный в Кореле шведский гарнизон делал время от времени вылазки. По шведским источникам, ему удалось вскоре после начала бло­кады удачной вылазкой разбить часть русского отряда, занимавшую позиции на Каллиосаари.¹⁰⁵ По-видимому, слухи о приближении швед­ских войск под командой Левенгаупта побудили Пушкина действовать более энергично. Так или иначе, но 14 августа был предпринят штурм Корелы, который однако успеха не имел.¹⁰⁶ Вести, присланные Потемки­ным, скоро подтвердились. Успехи русских в Карелии и соседних областях напугали шведов, и они опасались, что вся Финляндия попадет в руки русских.¹⁰⁷ Это побудило их направить в Финляндию подкрепле­ния. В конце июля в Выборг вместе с Лвенгауптом прибыл из Финлян­дии конный полк Эриха Крузе. Разогнав несколько  мелких русских от­рядов, совершавших разъезды в Карельском уезде, шведские войска
численностью около 1600 чел. 30 августа подошли к городу Кореле.¹⁰⁸ Численность войск Левенгаупта значительно превышала силы, бывшие в распоряжении Пушкина. Сведения шведских источников подтверж­даются и русским актовым материалом. Из ряда воеводских отписок видно, что значительные силы шведов действительно подошли к Кореле и окружили русские войска, блокировавшие крепость.           

Осаждавшие оказались теперь сами в положении осажденных. Они заперлись в тех шести крепостцах или фортах, которые были ими сооружены   вокруг   Корелы.   Левенгаупт   хотел   было   взять   эти /256/ форты с бою, но встретил со стороны русских такое сопротивление, что, хотя шведы и захватили вал одного из фортов, однако вынуж­дены были отступить, потеряв 60 солдат и 3 офицеров. После вторич­ной атаки, также безуспешной, шведы перешли к бомбардировке. Их усилия были направлены против форта, находившегося с южной сто­роны Корелы. Ночью русские оставили этот форт. По утверждению Пуфендорфа, они потеряли при этом более ста человек убитыми.¹⁰⁹ Это сообщение показывает, насколько, осторожно следует подходить к данным, приводимым Пуфендорфом. В действительности за всю кампа­нию 1656 г. из числа 1000 олонецких солдат, бывших с Пушкиным в походе, было убито 65 чел. и ранено 58.¹¹⁰

Воеводские отписки ничего не сообщают о положении и действиях воинских людей Пушкина, оказавшихся в осаде; лишь из поданной значительное время спустя челобитной новгородских стрельцов о даче жа­лованья узнаем, что они от шведских «прибылых людей под Корелою в, острожках в осаде сидели, бедность и нужу и голот и холот приима-ли, и в осаде и на приступах и на' многих боях многия наша братия побиты, а иные переранены».¹¹¹ Осаждая и безуспешно штурмуя русских, засевших в пяти своих острожках, шведы одновременно возили в Корелу продовольствие. Они успели создать там большие запасы хлеба и соли и значительно усилить гарнизон.¹¹²

Между тем на выручку отряда Пушкина из-под Орешка двинулась часть ратных людей полка П. По­темкина. Шведы, узнав, что к русским идут подкрепления, сняли осаду острожков, отступили в Кирьяжский погост, и стали разорять карелов, принявших русское подданство.¹¹³ После отступления шведов из-под Коре­лы русские возобновили осаду и продолжали ее в течение трех недель.¹¹⁴ Затем Пушкин также начал отход. Позже карелы в челобитной жало­вались, что «как де стольник и воевода Петр Пушкин с... ратными людьми от Корелы отошел прочь...», то бывших с ним карельских «лю­дей с лошадьми оставил он под Корелою на острову и всякие де немцы тех достальных людей и лошадей всех взяли, а иных де корелян побили многих, а иных сожгли...».¹¹⁵ По всей видимости гибель многих карел, о которой говорится в челобитной, произошла в Кирьяжском погосте, куда, как мы указали, отошли шведы. Оставить под Корелою на острове большое число карелов П. Пушкин не мог, так как отступ­ление русских было произведено весьма организованно. Действительно, отход из-под Корелы совершался медленно и планомерно. П. Пушкин приказал погрузить на суда и отправил через озеро в Олонец 300 чет­вертей хлебных запасов, конфискованных в брошенных шведами хозяй­ствах и оставшихся не израсходованными. Кроме хлеба, из-под Ко­релы была также отправлена в Олонец шведская «шкута» со 170 бочками смолы.¹¹⁶

Часть своего отряда Пушкин отправил под командой Сергея Зеле­ного Ладожским озером на судах к Потемкину, так как последний при­слал 26 сентября тревожные вести о движении к Орешку значительных шведских сил.¹¹⁷ Зеленый начал с того,  что послал своих   холопов на /257/ судне грабить карел, «так же, как он разорял и корелян грабил з дя­дею своим с Енаклычем Челищевым». Действительно, из поданных ка­релами челобитных видно, что грабили всего только два человека, из
которых один был холопом Зеленого. Грабители взяли «ферези мухоярные мясной цвет, теплые заячные, цена два рубля четыре гривны, да сукмас крашеной суконной, да штаны однорядочные суконные лазоре­вые» и другие вещи. Пострадали от грабежа два жителя Тиврольского погоста.                      

Пушкин, узнав об ограблении карел, послал за людьми Зеле­ного погоню, но те успели скрыться.¹¹⁸ Приведенные подробности пока­зывают, что при отступлении из-под Корелы массовых грабежей не было и что случай с карелами Тиврольского погоста видимо был еди­ничным исключением.

Сам Пушкин с оставшимися при нем воинскими людьми двинулся на север в Сердобольский погост. Дойдя до погоста, русские остано­вились и стояли три недели, прикрывая начавшийся массовый выход ка­рельского населения из шведских владений.¹¹⁹ Весьма любопытно, что различные слои карельского населения по-разному отнеслись к отходу русских войск. Пушкин доносил, что когда он отошел от Корелы, он «заступил их корелян по их челобитью» а Сердобольском и Соломянском погостах и, — подчеркивал Пушкин, — «которые, государь, кореляне небогатые люди и те в твою государеву сторону идут беспрестан­но, а которые, государь, кореляне богатые люди и заводные домами своими, и те в твою государеву сторону итти не хотят». Богатые пошли неволею только после того, как он, Пушкин, пригрозил жечь их дома. Выразитель мнения богатых карел, сердоболец посадский человек Андрей Кухнов говорил: «целовали де они крест... государю для того что было им жить в домех своих, а ныне де они домов своих отстали и первой де час пришед им... жить будет в чюжих избах и ходить де им меж дворы».¹²⁰

Из воеводских отписок видно, что имущественная диференциация в среде карельского населения была действительно велика и что богатая верхушка зажала в кулак широкие массы карельского крестьянства. Се­мейство Кухновых Пушкин характеризовал так: «те, государь, Кухновы мужики горланы, озорники, семья их большая в Кирьянском и в Сер­добольском и всеми погостами озорничеством своим владеют, нихто против их говорить на смеют...».¹²¹ Кондрагий Кухнов в своей челобитной упоминал, что перед приходом русских войск он хотел ехать о товаром из «Сердовольского торговища» в Стокгольм, причем карбас его был нагружен «в подоймище 400 четвертей». Он же жаловался на конфис­кации, произведенные Пушкиным перед отступлением из Сердобольского погоста. Пушкин, писал он, взял! у них, Кухновых, 200 пуд. мяса го­вяжья, свинины 50 пуд., сала 170 пуд., а карбас взял на государя со всем полным запасом.¹²²

Пушкин торопил карел. В дальние места он послал начальных лю­дей и стрелецких пятидесятников и десятников, которые должны были говорить карелам, чтобы те .«шли не мешкая». Всюду богатые отвечали словами Кухнова.¹²³ Иначе к выходу отнеслись широкие массы /258/ карельского   крестьянства.   Общее число   карел,   вышедших   в   это время-в Московское государство, достигло 4107 семейств.¹²⁴

Между тем 17 октября к Пушкину, стоявшему в это время с отря­дом в Соломянском погосте; пришел вестовщик солдат Туломозерской волости, присланный Семеном Чахкеем. Чахкей извещал, что от «Шаванского городка» в Шустомский погост приходили шведские воинские люди и «корелян высекли», а на шаванском рубеже в карельском селе Нурмаксе поставили острожек. На следующий день Пушкин получил запоздалое предписание отступить из-под Корелы, как только шведы отойдут от его острожков и уйти в Олонец для охраны рубежей.¹²⁵ От­ряд, посланный из-под Корелы к Орешку, в пути настигла буря, суда «рознесло врознь и розметало по островам и по берегам». Часть солдат при этом бежала, остальные явились в полк к П. Потемкину. По прось­бе начальника их С. Зеленого они были отпущены на Олонец и- 19 ок­тября пришли в отряд П. Пушкина.¹²⁶

Пропустив карельских выходцев, Пушкин со своими ратными людь­ми оставил Сердобольский и Соломянский погосты и 20 октября при­шел в Олонец. Перед отступлением, как мы видели, были забраны за­пасы продовольствия, принадлежавшие крупным торговцам Кухновым. Надо полагать, что были вывезены товары и других купцов, которые могли попасть в руки неприятеля. Во всяком случае, по шведским ис­точникам, при взятии Сердоболя русским досталось много кораблей, груженых хлебом.¹²⁷ Вероятно эти конфискации и дали повод Кухно­вым обвинять Пушкина в том, что он на Сердобольском городище «животы пограбил», а самое торговище ожег.¹²⁸

Сейчас же по прибытии на Олонец Пушкин принял меры дли орга­низации обороны. Он распорядился построить на рубеже три острожка: в Туломозерской и Кондужской волостях и на устье реки Олонца, в каждом острожке должна была стоять рота солдат с начальными людь­ми.¹²⁹ Меры предосторожности были вполне своевременны. Уже 23 ок­тября в Олонец из Сердобольского погоста пришел отряд солдат. Как оказалось, 15 октября на них наткнулся шведский разъезд, который, увидя русских, поспешил удалиться. Во время погони за шведами сол­датам удалось захватить одного из них в плен. Пленный показал, что сидел в Кореле в осаде и что по уходе русских он был отпущен вме­сте с другими для сбора хлебных запасов:. По словам пленного, в Кирь-яжском погосте стояло около 1000 чел. шведских воинских людей. Используя Кирьяжский погост как базу, шведы беспрестанно посылают в пограничные погосты людей для собирания вестей. Кроме того он сообщил, что ожидается прибытие в Кирьяжский погост добавочных сил, которые предназначены для похода на Олонец и в Ладожский уезд. Для такого же похода под Выборгом были изготовлены многие большие суда, «которых на море никакая погода не держит». Суда были вооружены большим, средним и малым нарядом — пушек по 8—10 . на корабле. Эти суда пока не использовались, так как на могли пройти мимо Орешка (точнее — мимо застав, выставленных П. Потемкиным). Из показаний этого пленного выяснилось также, что шведские войска, при­ходившие под Корелу, отошли к Выборгу,  причем по дороге, набрали /259/ такое количество уездных людей, что в Выборге   «по улицам за теснотою проходить немочно». Насколько шведские силы превосходили численно отряд Пушкина, можно судить по тому, что часть их, оставленная на   Выборгской   дороге верст за 50 от города, насчитывала более 5000 чел.¹³⁰

Имеются основания думать, что сведения, сообщенные пленным, в об­щем соответствовали действительному положению вещей. Наборы рекрутов производились шведами в Финляндии в очень больших разме­рах - в 1656 г. было взято 889 рекрутов, в 1657 г. —1502 чел., в 1658 г. - 1283 чел. Само собой разумеется, что кроме того значитель­ные массы населения были мобилизованы для перевозок и всякого рода работ военного значения.. Тяготы рекрутского набора были такими, что крестьяне бежали в леса, и деревни казались совершенно вымер­шими.¹³¹

В связи с ожидавшимся нападением шведов, Пушкина очень беспокоило скопление в Олонце большого числа карельских выходцев. Хотя карелы пришли с женами и детьми, но у многих из них за рубежом остались родственники; через них к шведам могли просачиваться вести о положении Олонца и его района. Кроме того Кухновы, вышедшие из-за рубежа по принуждению, «мутили всех корелян». Чтобы пресечь их вредное влияние, Пушкин распорядился посадить Кондратия Кухнова до указа в тюрьму, однако связи Кухновых были столь велики, что Кондратий скоро снова оказался на свободе, так как за него поручи­лись «олончане лучшие люди и кореляне». После этого Пушкин, ста­раясь избавиться от Кухнова, отправил его в Москву, обвиняя в лазутчестве.¹³²

Ноябрь прошел относительно спокойно. Отписки Пушкина за это время наполнены просьбами о пополнении хлебных и боевых припасов, о присылке станков и колес для наряда, взамен изломавшихся от усиленной стрельбы при осаде Корелы, об отсылке из Олонца пленных шведов и «латышей», а главное об увеличении численности гарнизона Олонца и порубежных острожков.¹³³

В-первых числах декабря в Олонец прибежал солдат Туломозерской волости, ходивший с партизанским отрядом Семена Чахкея под Шеванский городок и другие места Карельского уезда. Он сообщил, что Чах­кей попал в плен к шведам. Одновременно отряд солдат, посланный Пушкиным за рубеж для собирания вестей, привел выходца карела, схваченного в Соломянском погосте. Карел показал, что он ходил в Имбалашский погост молотить оставленную им рожь. Здесь он был пойман шведским отрядом, подвергнут пытке и принужден дать сведе­ния о численности Олонецкого гарнизона. Карел был свидетелем плене­ния Чахкея. По его словам, шведы узнали местопребывание Чахкея по доносу «латыша». Они внезапно явились в Имбалашскую волость Ругозерского погоста и ввечеру захватили в избе Чахкея и одного его товарища, шестеро других товарищей Чахкея было убито, а одному удалось бежать. Деревню, где был взят Чахкей, шведы сожгли.¹³⁴ Бе­жавший товарищ Чахкея очевидно и был тот туломозерскии. солдат, который первый принес известие о его пленении.

Весть о том, что Чахкей попал в руки шведо, вызвала в Олонецком уезде панику. Началось бегство «солдат и всяких жилецких людей с /260/ женами и детьми», так как все ожидали в ближайшем будущем нападения шведов. Действительно, шведы беспрестанно посылали разъезды под русские заставы, нападая иногда на выставленные вперед от за­став «отводные караулы». Между тем, в распоряжении Пушкина к этому времени оставалось всего лишь 500 чел., часть которых была разме­щена в порубежных острожках, а часть стояла в Олонце.¹³⁵

20 декабря в Олонец пришли известия, .что большой отряд шведов идет к городу. Чтобы не допустить вторжения шведов, Пушкин выслал, навстречу им 500 солдат и посадских людей под командой полуполков­ника Индрика Гульца и начальных людей. Они сошлись со шведами за рубежом в местности между Соломянским и Сердобольским погостами. Произошел бой. Шведы были побиты, 7 чел. взяты в плен. На допросе, они показали, что в Кирьяжском погосте шведы сосредоточили значи­тельные силы. Под командой полковника Энгрела здесь стояли при­шедшие из Шеванского города и «Геманского» и Выборгского уездов, одиннадцать знамен конных рейтар, двое знамен драгун, трое знамен пеших солдат, при них находились четыре полковые пушки. Кроме того знамя рейтар и трое знамен драгун были высланы в Сердобольский погост.¹³⁶

По шведским источникам; численность шведских сил под командой Густава Горна, который заменил Левенгаупта, умершего 24 ноября¹³⁷ в лагере при Рауту,¹³⁸ к концу 1656 г. достигала 2500—3000 человек¹³⁹ (по другим, сведениям — 4000 чел.).¹⁴⁰

Превосходство сил шведов было очевидно. Население Заонежских погостов, расположенных на значительном расстоянии от Олонца, не могло рассчитывать на защиту малочисленных сил олонецкого гарнизо­на и приступило к организации самообороны. В вотчине Никольского Вяжицкого монастыря в Егорьевском Толвуйском погосте монастырские крестьяне построили острожек, другой острожек — в Шунгском по­госте — построили драгуны и солдаты. Многие бежавшие солдаты ста­ли собираться в эти новопостроенные острожки. Надо думать, что ост­рожки были построены добротно, так как привлекли в свои стены тех-самых драгун, монастырских и черносошных крестьян и «всяких жи-лецких людей», которые, по словам Пушкина, в Олонец не пошли по­тому, что он рублен в одну стену, а вала земляного нет и от прихода больших воинских людей сидеть в нем «страшно».¹⁴¹

Пушкин просил подкреплений. Однако П. Потемкин, отошедший от Орешка- и с середины ноября стоявший со своим полком в Ладоге, ушел к Новгороду. «Языки», взятые в Сердобольском погосте и при­веденные в Олонец 30 декабря, дали сведения об ожидающемся напа­дении больших шведских сил.¹⁴² Подкрепления не приходили. У Пушки­на в Олонце налицо было всего 370 солдат, по 30 солдат стояло в Койдушах и на устье р. Олонца, 40 солдат находилось в острожке Туломозерской волости. Шведы появились у Олонца 6 января 1657 г. Идя к Олонцу, они обошли заставу в Койдушах и, напав на нее с тылу, пе­ребили всех находившихся на ней солдат. В качестве проводника шве­ды использовали Чахкея, который хорошо знал местность. Это им и /261/ помогло явиться «безвестно». Попав в плен к шведам, Чахкей подвергся пыткам. Его «мучили и огнем жгли и поругаяся голову и бороды кус выпалили».¹⁴³ Очевидно, это заставило» Чахкея стать «вожем» своих врагов.

При появлении шведов Пушкин собрал бывших в Олонце солдат. Их оказалось всего лишь 300 чел. Выйдя на посад, солдаты стали про­тив шведов. Но боя не произошло: увидя готовность олонецкого гар­низона оказать сопротивление, шведы повернули назад. Отступая, они по дороге выжгли и разорили 6 церквей и 66 деревень, насчитывавших в общей сложности 304 двора; кроме того, они разорили порубежную Кондрушскую волость. Во время нападения шведов погибли все суда как построенные для ратных людей, так и торговые. Воеводские доне­сения подтверждаются показаниями шведских источников. Последние свидетельствуют, что в течение ноября и декабря 1656 г. происходили лишь незначительные стычки. Только с установлением зимней дороги, в первых числах января 1657 г. Эрих Крузе с большей частью налич­ного шведского войска вторгся в Олонецкий уезд. Несмотря на огромный численный перевес шведов, Крузе не осмелился напасть на слабо укрепленный Олонец и довольствовался лишь грабежом русских владений, который его войска производили с необычайной жесто­костью.¹⁴⁴

Однако разорение, нанесенное шведами, не осталось безнаказанным, гак как по вестям о приходе шведов из Заонежских погостов на вы­ручку к Олонцу выступили драгуны и солдаты. Они не успели преду­предить сожжение олонецких деревень, однако, придя «изгоном» на шведов, драгуны и солдаты многих из них побили, взяв в бою 3 пушки и 300 мушкетов.¹⁴⁵ Последнее показывает, что шведы потерпели сильное поражение. После этих событий в военных действиях наступил длитель­ный перерыв, продолжавшийся до лета 1657 г. Он был нарушен лишь на пасху, когда Горн отправил в Соломянский погост на русскую гра­ницу отряд в 300 всадников. Отряд этот сжег на русской стороне большую деревню Туломаярви.¹⁴⁶

Донося о январском нападении шведов, Пушкин вновь просил под­креплений и жаловался, что солдаты и драгуны, которым велено быть переменяясь поочередно на Олонце, в город не едут, высыльщиков не слушают, а иных даже и били, и что находящиеся в Олонце солдаты, видя разорение своих домов, забирают семьи и уходят в другие города.¹⁴⁷

Он указывал, что в Олонецком уезде можно взять с митрополичьих, монастырских и «помещиковых вотчин» в солдатскую службу для оберегания Олонца человек 1000 или больше. В качестве конницы, которой на Олонце у него вовсе не было, он просил новгородских дворян и де­тей боярских Обонежской пятины, у которых «поместья и вотчины о заонежскими погосты сошлись  смежно».¹⁴⁸

Январское нападение шведов на Олонецкий уезд заставило москов­ское командование усилить оборону Олонца и Олонецкого рубежа. Го­лицын получил предписание спешно отправить из Новгорода в Олонец две полуторные пищали с сотней ядер для каждой. Так как в Новго­роде железных пищалей не   оказалось,   то   были   высланы   медные.¹⁴⁹ /262/

В конце января Голицын получил указ выслать на Олонец воеводу Александра Семеновича Потемкина, брата уже известного нам воеводы Петра Потемкина. Вместе с Александром Потемкиным на Олонец должны были быть высланы служилые люди разных разрядов. Всего было послано две роты рейтар, к которым было присоединено 100 мо­настырских слуг, «чтобы те роты сполна были», 300 донских и воль­ных казаков, 50 .новгородских казаков, 56 порховских и старорусских стрельцов, 187 ладожских и копорских стрельцов и казаков, 37 митрополичьих детей боярских. Полк Александра Потемкина был снабжен всем необходимым. Что касается шведов, то они в это время (февраль 1657 г.) располагали в Финляндии в полках и в крепостях 1100 чел. кон­ницы, 300 драгун и 1150 чел. пехотинцев — всего 2550 чел., не счи­тая больных.¹⁵⁰  

IV

С военными действиями в западной Карелии была тесно связана борьба, развертывавшаяся в районе р. Невы и южного Приладожья. Оперативной базой действий русских¹⁵¹ войск в этом районе был Лавуйский острог, стоявший на р. Лавуй. По р. Лавуй, впадавшей с юга в Ладожское озеро западнее Волхова проходила граница между Москов­ским государством и шведскими владениями, установленная Столбовским договором. Во главе военных сил, сосредоточенных в Лавуйском остроге, стоял воевода Петр Потемкин. Он имел предписание высту­пить в поход за рубеж 21 июня 1656 г., т.е. одновременно с выступлением отряда П. Пушкина из Олонца. Однако сложившаяся обстановка побудила его начать военные действия значительно раньше этого срока. П. Потемкин, подобно П. Пушкину, задолго до начала войны сносился тайным образом с зарубежным населением. «Верные и ведомые люди» ходили от него в Ореховский уезд и подговаривали «православных христиан» присоединиться к русским войскам и совместно с ними всту­пить в борьбу со шведами. «Православные христиане» сообщали, что в Канцы, т. е. Ниеншанц, приехал генерал, который забирает их детей и братью неволею в солдатскую службу. Они просили Потемкина итти скорее за рубеж, чтобы им от шведов «в конец... не погинуть и в ра­зорении не быть». Внимая их просьбе, Потемкин со своим полком «незамотчав» выступил из Лавуйского острога. Произошло это 3 июня. Перебив и взяв в плен шведов, стоявших на заставе, русские войска вступили в Ореховский уезд. Местное население из разных погостов присоединялось к отрядам Потемкина и вместе с ними сражалось со шведами. Потемкин начал приводить население к присяге в подданство. Московскому государству.

В первый же день похода Потемкин подошел к Орешку и осадил его. По показаниям пленных, в нем находилось, около 100 солдат и столько же «латышей Орешского уезда». «И не осадя... ево оставить немочно», — доносил .Потемкин, — потому что «уездным людям от тех немец, которые сидят в Орешке, великое будет разоренье — выжгут и высекут ближние места». Новым русским подданным оборониться своими силами от них явно было невозможно, так как, по сказке орешковских посадских людей, во всем Ореховском уезде «православных
християн с 1000 человек или мало бошыпи зберетца, а латышей о
3000 человек».¹⁵² /263/

Шведские источники в общем подтверждают нарисованную нами, картину начала военных действии в районе Невы. Они сообщают, что русские, уничтожив пограничные шведские отряды, вступили в Ингерманландию, где их войска ежедневно увеличивались русскими, нахо­дившимися под властью шведов. Войска и восставшие крестьяне жгли кирхи и дворянские усадьбы, не трогая населения, переходившего в русское подданство. Часть лютеранского населения, которое не желало принести присягу царю и принять православие, подвергалась разорению.
4 июля главные силы русских приплыли на 200 или 300 судах к Оре­хову и осадили эту крепость, которая хотя и имела небольшой гарни­зон, насчитывавший всего 120 человек, тем не менее была чрезвычайно сильна, будучи расположена на острове, омываемом с двух сторон бурным потоком.

Осадив Орешек, точнее, блокировав его, Потемкин тотчас же двинул войска дальше. 6 июня он подошел к Канцам, где в это время находил­ся генерал Густав Горн, производивший набор солдат. Начальником го­рода был Карл Мернер. В городе насчитывалось до 500 дворов. Рус­ские с налета взяли город, разрушили и сожгли его. Горн и Мернер, услышав о приближении русских войск, «утекли в Ругодив с небольши­ми людьми судами Невою рекою». Не понеся никаких потерь, русские добились крупного успеха. Было взято 8 пушек, уничтожено огнем больше 30 000 четвертей хлебных запасов (по шведским источникам 70 000 тонн),¹⁵³ а также и другие запасы, «а собирали тот запас в Канцах не по один год, потому что все королевские города полиилися теми запасы, что збиралося в Канцах». В тот же день Потемкин пошел на­зад, так как у него было недостаточно сил, чтобы удержать Канцы в своих руках. Взятые в Канцах языки показали, что у шведов в Ругодиве собрано около 2000 солдат, да в Выборге стоят около 400 человек, пришедших из гор. Або. В распоряжении же Потемкина находилось всего около 1000 человек вместе «с промышленными людьми и с корм­щики», да и те были поделены на двое. Половина находилась с Потем­киным, половина оставалась под Ореховом и в Ореховском уезде «для бережения православных от латышей».¹⁵⁴

Вернувшись под Орешек, Потемкин продолжал энергичные дей­ствия. Уже 10 июня он снова был в походе. В тот день к нему под Орешек пришли из Сванского волока (Шеванский город) Карельского уезда бурмистр Василий Лукьянов Лобанов с товарищами и извещали, что воевода города Корелы Роберт Ярн отправился в Стокгольм и идет на судах Ладожским озером. Потемкин с ратными людьми немедленно поплыл ему навстречу и захватил его в плен. Сняв допрос, Потемкин отправил Ярна с другими пленными в Новгород,¹⁵⁵ а сам на следующий день, т. е. 11 июня во главе отряда в 600 человек казаков, стрельцов и солдат выступил в новый поход, намереваясь учинить «поиск» над латышами, а затем итти на море воевать шведов на островах.¹⁵⁶

Не ограничиваясь этими действиями, П. Потемкин направил в Оре­ховский и Корельский уезды отряд под командой Силы Потемкина, а в Копорский уезд — под начальством Ивана Полтева, с задачей приво­дить к, присяге  православных, а «латышей»   побивать.   Иван   Полтев /264/ 27 июня сообщил, что из Ругодива на, него приходили шведы-рейтары, драгуны и латыши человек 500, с которыми под Копорьем произошел бой. По-видимому, это столкновение дало основание Густаву Горну до­носить 30 июня, что 190 новоизбранных рейтар с 40 драгунами напали
и рассеяли при Копорье. неприятеля, насчитывавшего более тысячи чело­век, причем противник потерял 170 чел.¹⁵⁷ Еще раньше, т. е. вскоре после разорения Ниеншанца, небольшой отряд русских войск двинулся из Орехова на север вдоль Ладожского-озера. Шведские источники сообщают, что движение его вызвало восстание крестьян и здесь. Часть крестьян с оружием в руках присоединялась к отряду, другая
часть подвозила продовольствие. Лютеране частью переходили в пра­вославие, частью бежали в леса. Достигнув торгового местечка Тайпале, расположенного на берегу Ладожского озера, русские захватили его и устроили в нем провиантский склад. В конце июня выборгский комендант Бурмейстер выслал небольшой отряд, который внезапным нападением овладел Тайпале. Однако очень скоро русские снова держали это местечко в своих руках.¹⁵⁸ Следует думать, что во второй раз Тайпале было взято отрядом Силы Потемкина. От него вести под Орехов, пришли 16 июля. Он сообщал о взятии шведского острожка в 120 верстах от Орешка, по всей видимости Раутуса, о чем мы уже го­ворили выше. Таким образом наступление русских на западную Карелию велось одновременно отрядами Пушкина и Силы Потемкина, дви­гавшихся с северо-востока и юга.            

Успехи русских войск заставили шведов двинуть в Карелию и Ижорскую землю более значительные силы. 

Густав Горн, воспользовавшись удачно сложившимися обстоятель­ствами, построил несколько укреплений на берегу Невы на месте разру­шенного и брошенного русскими Ниеншанца. В новых укреплениях был размещен отряд в 150 человек. Пленные показывали, что шведы под­готовляют поход под Орешек войск из Выборга и Ругодива. Ссылаясь на эти вести, П. Потемкин просил о подкреплениях, которые ему были тем более необходимы, что П. Пушкин помощи не оказывал, поскольку и сам имел недостаточно людей.¹⁵⁹

П. Потемкин в это время стоял под Орешком. Здесь в укреплениях, построенных для ведения осады, находилась оперативная база его пол­ка. Несмотря на ряд походов, предпринятых силами его отрядов, осада продолжалась без перерыва, и в русских острожках под Ореховом всег­да находилось несколько сот человек. Беспрерывно шел обстрел кре­пости из пушек. Помимо пушек, имевшихся в его полку, П. Потемкин привез под Орешек пушки, отбитые у шведов в Ниеншанце; кроме того, Потемкин потребовал 18 августа из Новгорода и скоро получил две пищали больших-ломовых. Новгородский воевода имел предписание по­сылать в полк П. Потемкина «пороху пушечного и ручного, и ядер, и свинцу и всяких пушечных запасов сколько ему надобно».¹⁶⁰

«Для проведывания немецких (т. е. шведских) людей от Выбора и от моря» в район Канцев были высланы Сила и Александр Потемкины. 18 августа Сила Потемкин сообщил, что на него под Канцы приходил большой шведский отряд. После боя шведы отошли к Выборгу. Через день пришло известие и от Александра Потемкина, ездившего с донски­ми казаками к Выборгскому рубежу. Побив «немецких людей», он /265/ захватил языков. Последние показали, что в Выборгском уезде «на Лебяжьем острову» собираются большие силы шведов и «латышей» для похода под Орешек.¹⁶¹

Еще большую активность проявляли шведы на левом берегу Невы. Здесь в Ижорском погосте Ореховского уезда стоял отряд Ивана Полтева «для оберегания» православного населения, принявшего русское подданство, от шведов и «латышей». В отряде Полтева насчитывалось 250 казаков и солдат. Острожек, в котором они стояли, подвергся 23 августа нападению войск генерала Густава Горна, явившегося из Ругодива «со многими ратными немецкими людьми и нарядом». Начав­шиеся с вечера «приступы жестокие» продолжались «во всю ночь и из наряду стрельба была великая и нарядными ядры огненными в остро­жек стреляли». Понеся большие потери, Густав Горн в третьем часу дня 24 августа отошел от острожка и стал лагерем в трех верстах от него. Тем временем приблизились ратные люди, шедшие из-под Орешка на выручку под командой П. Потемкина. Не возобновляя сражения, Густав Горн отступил в Дудоровский погост в острожек, находивший­ся в 30 верстах от. того, который он пытался захватить. По словам пленных, со стороны шведов в операции принимало участие более 3000 рейтар, драгун и пехоты, не считая «латышей». Острожек в Ижор­ском погосте, таким образом, остался в руках русских. Это была, по-видимому, та самая крепостца, которая, по словам Пуфендорфа, была построена крестьянами при деревне Ингрис.

Посланные П. Потемкиным «в подъезд» 200 донских казаков натолк­нулись в Дудоровском погосте, не доезжая 15 верст до острожка Гу­става Горна, на шведский отряд. В происшедшем бою казаки захватили языков. От них П. Потемкин узнал, что Горн с своими ратными людьми пошел к морю принимать прибывшие из Стокгольма на кораблях наем­ные войска и большой наряд. Приняв наряд и войска, Горн должен был их двинуть частью в морских ботах по Неве, частью сухим путем на выручку Орешка. Полученные известия заставили П. Потемкина, отой­ти к Орешку. Вперед он выдвинул для охраны от внезапного нападе­ния 400 казаков и солдат, которые стояли на судах на Неве в 20 вер­стах от Орешка. Вместе с П. Потемкиным оставалось всего лишь около 1000 чел., из которых многие были ранены и больны.¹⁶²

Подкреплений П.. Потемкин не получил. Только П. Пушкин в сен­тябре, сняв осаду с Корелы, послал к нему часть своих солдат под командой С. Зеленого. Впрочем, и этих солдат Потемкин скоро отпустил, так как шведы похода к Орешку не предпринимали. Взятые под Канцами в разных числах октября «латыши» говорили, что шведы яко­бы сосредоточили в Ореховском уезде 30 000 чел., часть которых распо­ложена в дер. Лембагеле в 30 верстах от Канцев, а часть — в дер. Ровде в 50 верстах от него, что у шведов имеется 9000 шотландских и 3000 французских наемников. В самих Канцах, по их словам, стоит пе­хота, причем в крепости находится семь пушек. Они передавали также слух, будто к фельдмаршалу, стоявшему во главе всего этого войска, прислана королевская грамота с приказом не ходить на русских до при­бытия самого короля; последний якобы приедет, на рождество с 30-тысячным войском, не считая того войска, которое пришлет ему морем бывшая королева Христина. Те же «латыши» показали, что ругодивский генерал (Густав Горн) отошел в Копорье с 3000 конных и пе­ших людей, чтак как к Ругодиву идут русские войска из-под Юрьева /266/ Ливонского. Показания «латышей» о численности шведских войск были сильно преувеличены; как это выяснилось из опроса крестьян дер. Медны и Васильева острова Ореховского уезда Фомы Андреева с товари­щами, которые пришли к П. Потемкину, под Орешек 14 октября. Эти крестьяне жили на островах у моря в своих деревнях. По приходе из Выборга «больших ратных людей» их схватили и привели в Канцы к фельдмаршалу. Фельдмаршал приказал их всех казнить. Убоясь смерти, они поклялись не бежать от шведов и жить попрежнему. Выждав вре­мя, когда фельдмаршал, выступив с войском в поход под Орешек, ушел из Канцев и стал в дер. Лембагеле в 30 верстах по Выборгской дороге, крестьяне, с женами и детьми в числе тридцати семей бежали в остро­жек к Александру Потемкину. Острожек этот был построен русскими и находился в 20 верстах от Канцев на устье реки Тосны.

Крестьяне рассказали, что были в шведских полках и видели их всех; по их расчету, в Канцах с фельдмаршалом было конных и пеших тысяч 5, хотя шведы им говорили, что в тех войсках 9000 человек. На другой стороне Невы в то же время стоял Густав Горн. По пока­заниям крестьян, в его полку было «тысячи за две» людей. «Поселиц ла­тышей», т. е. крестьянского ополчения, ни с фельдмаршалом, ни с Гу­ставом Горном не было, — были одни шведы; пришедшие из Польши новые войска тоже состояли из шведов. «Немцы» сказывали крестья­нам, что ожидают скорого прибытия в Канцы шотландских и француз­ских наемников. После ухода фельдмаршала, по словам Фомы Андреева и его товарищей, в Канцах осталось 300 солдат при 7 пушках. Фома Андреев подтвердил показания «латышей» о том, что шведы построили шанцы на Котлине острове, где поставили наряд, снятый с кораблей, и добавил, что под Котлиным островом стоят. Два сторожевых корабля и «морские баты».¹⁶³ На самом деле численность шведских войск была еще меньше. По шведским источникам, у Левенгаупта было в это время около 1600 человек, в отряде Горна, соединившемся с ним, находилось 400 рейтар и 300 пехотинцев и, наконец, Врангель на судах своего флота имел около 200 чел.¹⁶⁴ Донося о показаниях пленных и крестьян-выходцев, П. Потемкин жаловался на малолюдство, указывая, что у него кроме больных осталось не больше 1000 чел., что многие ратные люди из-под Орешка разбежались, причем разбежались и карелы, отряд которых в 300 чел. был прислан в его полк из Новгорода.¹⁶⁵

Наступившая осень — ненастье, распутица делали службу в пустын­ном краю, где не было ни крова, ни продовольствия, ни фуража, чрез­вычайно тяжелой. Правда, Левенгаупт, стянувший войска для похода к Орешку, бездействовал, потери осаждавших были незначительны, кроме гибели нескольких лодок с воинскими людьми, в начале осады неосторожно подплывших под выстрелы крепостных батарей. Мы о по­терях русских ничего не знаем, но зато гарнизон Орешка продолжал упорно обороняться и на все предложения о сдаче крепости, сделанные в октябре и ноябре,, попрежнему отвечал отказом.¹⁶⁶ 3 ноября Потемкин получил предписание снять осаду. Орешка, отступить на свою террито­рию и итти со всеми ратными людьми на соединение с полком кн. Трубецкого, который, как предполагалось, должен был итти из Юрьева Ливонского под Ругодив). После целого лета активных   военных /267/ действий предстоял новый трудный поход. Все это повлекло усиленное бегство служилых людей из полка П. Потемкина. Пример подали менее дисциплинированные донские казаки. 8 и 9 ноября они оставили шанцы, которые занимали под Орешком, и, бросив пушки, пошли прочь. Шведы немедленно воспользовались создавшейся обстановкой: сделав вылаз­ку, они разрушили вторые шанцы и взяли в плен несколько солдат. Русские вывезли из острожков все припасы и артиллерию и 17 ноября начали отход. Отойдя от Орешка на 20 верст, войска П. Потемкина остановились. Отправив наряд и казну в Ладогу, они стояли здесь не­которое время, прикрывая выход «православных християн» из Орешковского уезда, подобно тому как П. Пушкин стоял в Сердобольском по­госте, охраняя обозы переселявшихся карел. Пропустив выходцев, П. Потемкин с остатками своих ратных людей пошел в Ладогу, а от­туда спустя небольшой срок отправился в Новгород. Таким образом, несмотря на концентрацию значительных шведских сил, никаких воен­ных действий в конце 1656 г. не произошло. Воспользовавшись отхо­дом русских войск, шведы усилили гарнизон Орешка. Судя по показа­ниям языков, большое войско шведов должно было прийти под Орешек из Выборга и Корелы, как только станет Нева и окрепнет, лед.

Гораздо больше хлопот, чем шведы, приносили в это время казаки. Еще до отхода из-под Орешка они оставили службу. Часть их разошлась по деревням и стала в них жить принудительными нахлебниками в кре­стьянских дворах, другие ездили целыми отрядами, грабили и опусто­шали окрестности. Некоторых из них ловили ратные люди соседних острожков и за порукой отсылали обратно в полк к П. Потемкину. Последний не имел средств, чтобы прекратить их бесчинства. Он доно­сил, что унимал казаков, но последние только «его лают матерны вся­кою позорною бранью и убить хотят за то, что от всякого дурна их унимает и крестьян разорять не велит». Сейчас же по отходе из-под Орешка донские казаки собрались в числе более 400 чел. и поехали грабить Ореховский уезд. Позже казаки грабили разные места Новго­родского уезда. Новгородский воевода вынужден был даже отправить солдат и стрельцов для их поимки.¹⁶⁷

V

Военные действия возобновились весной 1657 г. Теперь война раз­вивалась с переменным успехом. Общая обстановка сильно изменилась. Московское государство не могло уже уделять борьбе со шведами столько сил, сколько уделяло в 1656 г. Вступление в войну со Швецией Дании не принесло русским существенного облегчения. Делагарди и Ордин-Нащокин уже делали шаги, чтобы начать переговоры о пере­мирии, когда отход из Курляндии польного гетмана литовского В. Гон-севского. стоявшего там с большим войском, сильно улучшил положе­ние шведов. Получив подкрепление войсками под командой генерала Крузе, пришедшими из Карелии, Делегарди совершил несколько нападе­ний на русских. Шведам удалось взять и сжечь Псково-Печерский монастырь и нанести русским поражение в сражении под Валком. Этим, однако, успехи шведов и ограничились. Занятые русскими части Лиф-ляндии к концу 1657 г. попрежнему оставались в их руках.

Военные действия 1657 г. в Карелии развернулись только летом. В конце мая Василий Чеглоков, сменивший П. Пушкина на Олонецком воеводстве 13 апреля 1657 г., доносил, что посланные в разведку в /268/ Карельский уезд ратные люди привели в Олонец трех карелов и двух «латышей». Эти люди во время осады Пушкиным г. Корелы целовали крест и затем вышли в Олонецкий уезд; прожив здесь зиму, они изме­нили и бежали к шведам. По их словам, шведы, основываясь на пока­заниях одного из них о малочисленности олонецкого гарнизона, гото­вились идти к Олонцу¹⁶⁸.

Людей в Олонце действительно было мало, так как Александр Потемкин со своим полком с весны стоял в Лавуйском остроге. В июне был предпринят ряд мер для улучшения обороны рубежей. Указом от 15 июня было предписано выбрать в Новгородском и Старорусском уез­дах в вотчинах патриарха, новгородского митрополита, московских и новгородских монастырей и церквей из крестьян, бобылей, детей тех и других, братьи, племянников, приемышей, подсуседников и захребетни­ков пятого человека. Выбранные должны были находиться на временной службе в пешем строю. Для их обучения, говорил указ, из Москвы бу­дут присланы начальные люди, из Москвы же доставят необходимое оружие, боеприпасы и кормовые деньги, из расчета по 4 деньги на день на человека. Выбранные в местности между городами Ладогой и Олонцом предназначались нести службу в своем районе. Так как выбор пя­того человека и обучение собранных требовало времени, то было при­казано немедленно собрать по берегу Ладожского озера, рек Сяси, Во­роной, Паши, Ояги, Свири, в Заонежских погостах, а также в районе се­верного и восточного Обонежья 3900 чел. «всяких чинов людей». Они должны были: впредь до окончания обучения солдат сбора пятого чело­века стоять у Ладожского озера для оберегания от прихода шведов, чтобы те через Ладожское озеро в судах от Орешка и от Корелы к Ладоге и Олонцу не пришли. По прибытии новообученных солдат из числа 3900 чел. также должен был быть выбран пятый человек, а осталь­ные отпущены по домам. Сбор однако проходил медленно. На 2 авгу­ста в район Ладожского озера было выслано всего лишь 775 чел. да 81 чел. находился в Заонежских погостах.¹⁶⁹ Одновременно шел при­бор солдат Олонецкого уезда, Заонежских и Лопских погостов. Согласно указу, Чеглоков в конце июля выслал в Псков из числа наличных сол­дат «самых лучших» 1008 чел. К оставшимся у него 770 солдатам он должен был прибрать 220 чел. и с ними охранять Олонец и промышлять над Корелой. Ему было наказано давать солдатам жалованье, смотря по людям и по службе, «и держати бы... к тем солдатом ласку». Чег­локов прибрал 400 драгун и 700 солдат, роздал им жалование — по 4 руб. драгуну и по- 2 руб. солдату и 2 августа выступил в поход под Корелу.¹⁷⁰

Выступление Чеглокова в поход несомненно стояло в связи с ак­тивностью, которую шведы в последних числах июля проявляли в рай­оне южной части Ладожского озера. Необходимо было оттянуть часть шведских сил, тем более что по показаниям пленных в боях в южном Приладожье принимали участие и войска, стянутые с Корельского уезда. На Олонце остался жилец Петр Александрович Фомин-Квашнин, ко­торый должен был давать жалованье солдатам и драгунам, высылаемым на Олонец из погостов, и направлять их в полк к Чеглокову.

Чеглоков пришел под Корелу 18 августа. Отсюда он послал по Выборгской дороге полковника Томаса Краферта с отрядом в 600 дра­гун и солдат.  Отряд Краферта должен   был опустошать   Корельский /269/ и Выборгский уезды, жечь села и деревни тех карелов и «латышей», которые не захотят добровольно принять русское подданство и вообще «промышлять над немецкими людьми»¹⁷¹. Простояв под Корелой до по­следних чисел августа, Чеглоков отошел в Кирьянский погост. Затем он двинулся с пешими людьми на судах в Сердобольский погост, от­правив 600 драгун и солдат под командой подполковника Ягана Трейдена в Корельский уезд.

В этот второй поход под Корелу действия русских войск носили уже иной характер, чем в 1656 г. Война со Швецией для Московского го­сударства становилась все более тяжелой. Шансы на то, чтобы, заняв Корельский уезд, можно было удержать его в своих руках, сильно уменьшились, тем более, что Чеглоков не располагал для этого необхо­димым количеством войск. Основные массы карельского и русского на­селения Корельского уезда перешли на территорию Московского госу­дарства еще в 1656 г. Все эти обстоятельства явились причиной того, что русские войска стали опустошать районы западной Карелии, нахо­дившиеся под властью шведов. Задачей Чеглокова было нанести шве­дам чувствительные удары, которые заставили бы их ослабить нажим на русские войска на других театрах военных действий. В связи с этим донесения Чеглокова имели другой характер, чем донесения Пушкина. Чеглоков, сообщал, что бывшие с ним ратные люди пожгли и разорили деревни изменивших «латышей» и корелян в Кирьянском, Тиврольском и других погостах, вблизи Корелы и Шеванского города, а также за Корелого по Выборгской дороге на 50 верст, причем «латышей» разогнали, а иных и побили.

Яган Трейден со своим отрядом сошелся с Чеглоковым в Сердобольском погосте 29 августа. Как оказалось, в 13 верстах от Кирьянского погоста у речки Мягряли отряд Трейдена натолкнулся на шведов. У по­следних было 6 знамен рейтар, двое знамен драгун да 100 чел. пеших людей. Бой продолжался целый день. Несмотря на численный пе­ревес, шведы были разбиты. Русские захватили рейтарское знамя и плен­ных. Из допроса пленных выяснилось, что шведский отряд насчитывал 700 чел. и что он шел из Або через Выборг в Кирьянский погост.¹⁷² По свидетельству Пуфендорфа, малочисленность шведских войск лишала их возможности воспрепятствовать набегам русских отрядов. Однако он также отмечает движение Крузе навстречу русским войскам, действовавшим в Карельском уезде; как он утверждает, отряд Крузе имел столкновение с русскими, но не причинил последним больших по­терь, так как русские скрылись в соседнюю крепость, откуда затем и отступили под покровом ночи. Он же сообщает о набеге русского отряда и 300 чел. в область Каяны; нападение этого отряда, по его словам, было отбито местным ополчением.¹⁷³ Из Сердобольского погоста Чегло­ков с соединенным отрядом отошел к Олонцу.

Отправляя в Корельский уезд отряд Трейдена, Чеглоков имел в виду нащупать силы противника. Предполагалось, в случае, если бы у шве­дов в Корельском уезде больших сил не оказалось, пойти после соеди­нения отрядов на помощь к Александру Потемкину, если же были бы обнаружены «большие люди» шведов, то на соединение должен был идти Александр Потемкин.¹⁷⁴ Разведка Трейдена показала, что шведы стягивали в Корельский уезд подкрепления. Уже 5 октября Чеглоков /270/ на основании допроса языка, взятого на бою за Кирьянским погостом, доносил, что в разных местах Корельского уезда сосредоточено свыше 5000 шведских войск, прихода которых в Олонецкий уезд, Заонежские и Лопские погосты следует ожидать по первому зимнему пути. Послан­ный в разведку с олонецкими солдатами капитан кн. А. Вяземский при­плыл на судах к Сердобольскому погосту. Здесь был обнаружен заново построенный шведами острожек. Высадку на берег произвести не уда­лось, так как из-за острожков на берег вышло 6 знамен конных и пе­ших воинских людей. Во время завязавшегося боя было убито несколь­ко солдат. Таким образом разведка подтвердила наличие значительных шведских отрядов вблизи рубежа. В связи с этим Чеглоков просил Александра Потемкина прислать в Олонец конных людей. Последние были необходимы для быстрого нападения на шведов, пока они не успели укрепиться.

Потемкин отвечал, что у него в полку малолюдно и что выслать по­этому он никого не может. В самом Олонце в это время было всего 400 солдат. Правда, кроме того некоторое число олонецких порубеж­ных солдат стояло в острожках по карельскому рубежу. Несмотря на то, что Чеглоков роздал солдатам и драгунам жалованье, часть из них все же разошлась из Олонца по домам в Заонежские погосты.¹⁷⁵ В конце декабря Чеглоков опять доносил, что в Сердобольском по­госте стоят 13 знамен шведских рейтар и драгун и что на Олонце и в порубежных острожках в двух полках всего 1500 чел. солдат.¹⁷⁶

В январе и первых числах февраля 1658 г. Чеглоков получил ряд противоречащих друг другу приказаний. Ему предписывалось промыш­лять над г. Корелой, но в то же время он должен был набрать и вы­слать в разные места по разным грамотам 4535 солдат и драгун, кроме тех, которые находились на Олонце. Такого числа солдат, писал он, на Олонце нет и в Заонежских погостах быстро собрать никоими мера­ми невозможно. Из 1700 чел., собранных им для похода в Корельский уезд, 700 чел., узнав о предстоящей посылке в Псков, сбежало. Из ос­тавшихся 1000 чел. Чеглоков послал в Псков 700, обещая осталь­ных дослать после того, как они придут на Олонец с застав и острожков. Таким образом карельский рубеж обнажался вовсе, несмотря на то, что положение продолжало оставаться очень тревожным. Ф. Лодыженский сообщал из Лавуйского острога о сборе «многих немецких людей» на реке Журавье в 30 верстах за г. Корелою.

Чеглоков разослал начальных людей, посадских людей, пушкарей и стрельцов, наказав им наспех сыскивать солдат и, учиня наказание, вы­сылать на Олонец, причем «про... государево жалование велел им ска­зать, чтоб они были надежны и шли на... службу безо всякого сомне­нья». Необходимо было пополнить возможно скорее' гарнизоны Олонца и четырех острожков, в которых после высылок оставалось всего лишь 300 солдат, так как все время продолжали поступать сведения о швед­ских войсках, расположенных близ рубежа. 5 февраля в Олонец пришел вестовщик Иван Китчей с товарищами, ходившие за рубеж для проведы-вания вестей. Они сообщили,  что обнаружили в Сердобольском погосте конных и пеших шведских воинских людей.¹⁷⁷

Военные действия однако не возобновлялись. В середине апреля на Олонце была получена грамота, сообщавшая о том, что шведский ко­роль предложил перемирие. Чеглокову предписывалось жить на Олонце /271/ «с бережением», иметь ратных людей в сборе и быть готовыми к похо­ду, но до указа войною на шведов отнюдь не ходить и «задоров» им не чинить никаких. Следуя инструкциям, Чеглоков собирал сведения о противнике и принимал меры к высылке солдат на службу. Из Горского и Туломозерского острожков за рубеж для вестей ходил отряд прапор­щика Полозова. Отряд дошел до Сердобольского острожка, остановил­ся в 4 верстах от него и, обнаружив в острожке солдат, вернулся об­ратно.

Высыльщики солдат сообщали, что в волостке Лекши за рубежом стоят 1500 шведских воинских людей, готовящихся к нападению на Янгозерский острожек в Лопских погостах. Деятельность высылыциков успеха не имела. Солдаты на Олонец не шли. Из наличных на Олонце 1200 солдат в первой половине апреля сбежало 228 чел. Солдаты даль­них погостов приходили в съезжую избу и просили о месячном корме. Чтобы удержать их на Олонце, Чеглоков, «для их нужды» роздал по четверику ржи на человека, «чтобы жили на службе в Олонце».¹⁷⁸

VI

Как мы уже имели случай упомянуть, в январе 1657 г. воевода Алек­сандр Семенович Потемкин с большим числом служилых людей разных чинов был направлен в Олонец.¹⁷⁹ Через некоторое время он со своим полком был переведен в Лавуйский острог, где до его прихода стоял воевода Борис Тушин. Лавуйский острог и был базой и главной квар­тирой полка А. Потемкина в течение всего 1657 г.

Конец зимы и весна 1657 г. прошли в южном Приладожье без всяких столкновений. Обе стороны ограничивались посылкой разведывательных «проезжих» станиц и захватом «языков». 30 января «проезжая станица» ходила из Ильинского Тигодского погоста под Канцы. 5 февраля Б. Ту­шин отправил из Лавуйского острожка под Орешек стрельцов и казаков. Накануне, 4 февраля, под Лавуйский острожек «подъезжали» шведские разведчики. В первых числах марта А. Потемкин послал рейтар, дон­ских и новгородских казаков и монастырских слуг под командой майора К. Депорта под Орешек и к Канцам. 17 марта он же послал черка­сов и монастырских слуг в Дудоровский погост Копорского уезда для проведывания вестей. Приведенные пленные передавали слухи о готовя­щемся нападении на русских. По их словам, в Канцах находилось 300 солдат, в Орешке — 200, в «Радицком» погосте было размещено 400 конных и 1600 пеших воинских людей, в Дудоровском погосте стояли трое знамен конницы да в 10 верстах оттуда — в Кипенском погосте 8 знамен рейтар, «а под прапором по 150 человек». Кроме того, якобы ожидалось прибытие в Выборг 9-тысячного шведского войска (по дру­гим показаниям 5000 чел.).

Пленные принесли грозную весть о начале эпидемии чумы: «ныне де у них в Орешке люди мрут от морового поветрия». Насколько ве­лика была смертность, можно судить по тому, что в Канцах из 400 чело­век гарнизона в живых осталось всего лишь 60. К концу осады в Оре­хове оставалось здоровых только 72 чел., в Кексгольме 171, полк Бурмейстера вместо 600 человек мог выставить только 70 чел., способ­ных нести службу. Пленные из Копорского уезда сообщали, что «ныне де у них в Копорском уезде люди мрут скорою смертью от цынги, а не от пострельных язв». Известие о появлении морового поветрия /272/ вызвало немедленное распоряжение из Новгорода об установке по рубежу крепких застав.¹⁸⁰

Готовясь к военным действиям, А. Потемкин укреплял Лавуйский острог; бывшие с ним ратные люди рыли вокруг острога рвы, били ча­стокол и наводили мост через реку.¹⁸¹ Военные действия начались 6 ию­ня; в этот день на Ладожском озере близ Зеленецких островов, всего в 10 верстах от Лаву некого острога объявились шведские войска, плыв­шие на полукораблях и на шкутах, а также на «больших буярках», которые были «больши полукораблей». Суда были вооружены большим нарядом. «По смете» на них находилось более 3000 чел. У Зеленецких островов произошел бой, видимо не давший определенного результата.

Посланная из Лавуйского острога разведка обнаружила в Лопском погосте передвижение шведской конницы и пехоты. Из расспросных ре­чей языков стало известно, что в Ругодиве, Ивангороде, Яме и Копорье шведы сосредоточили 6000 чел. и что морем в Канцы идут войска, предназначенные для похода в Новгородский и Ладожский уезды.¹⁸² Известия эти видимо не устрашили русское командование. В Лавуй-ском остроге шли приготовления к выступлению в поход за рубеж. По требованию А. Потемкина, Новгородский воевода сдал ему даточных людей с кирками и заступами и необходимые для похода подводы.¹⁸³ В конце июня полк Александра Потемкина насчитывал 2703 чел.¹⁸⁴

Вскоре после первого нападения шведов последовало второе. 15 ию­ня в третьем часу дня у Зеленецкого острова появилась шведская фло­тилия, состоявшая из 17 морских судов. А. Потемкин посадил на суда 1000 служилых людей с пушками и. отправил их навстречу шведам. У Зеленецких островов произошло два боя. Шведы были разбиты, и их гнали озером верст десять. В тот же день в 6-м часу вечера в 5 верстах от острога в Лопском погосте появились конные и пешие шведские лю­ди. Высланные из острога рейтары, казаки, черкасы и монастырские слуги, всего 325 человек, имели четыре боя в 7—8 верстах от острога. До 50 шведов было убито, остальных преследовали верст 15. Многие из них, бросив лошадей, бежали в лес. Захваченные пленные сказали, что под Орешек прибыло 10 рот рейтар и 4 роты драгун и что в скором времени ожидают прибытия еще 9000 чел.¹⁸⁵ Подкрепления к шведам действительно прибывали. Рыбаки видели на море, у островов Котлина и Березовых, стоящих там 36 шведских шкут.¹⁸⁶

30 июля в Орешке, в городках, стоявших по обе стороны Невы, и на- кораблях была большая пальба из ружей и пушек. На следующий день 36 судов, вооруженных пушками, совершили новое нападение на русских. Бой начался в пятом часу дня и продолжался часа два. Затем шведы отступили и от устья Лавуя пошли к Луговскому носу и к устьям Волхова и Сяси. А. Потемкин немедленно выслал в ряд пунктов побе­режья отряды служилых людей, которые должны были не допускать высадки шведов на берег. Шведы остановились у Путиновского носа за 20 верст от Волховского устья и здесь заночевали. Как и в преды­дущие нападения, шведы стремились нанести удар одновременно и с озера, и с суши; В первом часу дня 1 августа значительные силы их появились в 5 верстах от Лавуйского острога. /273/

А. Потемкин вывел навстречу им две роты рейтар, 425 донских казаков и черкасов, 300 стрельцов, две роты драгун и роту солдат. Со стороны шведов в сражении принимало участие более полутора тысячи человек, имевших 4 пушки. В течение семи часов продолжался бой «из ручного ружья и наряда». По тем временам это был редкий пример дли­тельного огневого боя. В конце концов шведы отступили. Отойдя с версту, они остановились и послали в Орешек за подкреплениями. Рус­ские в бою потеряли убитыми трех начальных людей и человек десять конных и пеших рядовых воинских людей. Взятые в плен шведы пока­зали, что участвовавшие в сражении войска пришли из Выборга, Корелы и Корельского уезда. Всего их пришло под Лавуйский острог 6 знамен рейтар, 3 знамени драгун да 10 знамен солдат, а в знамени по 100 чел. Таким образом общее число их доходило до 1900 чел., и численный перевес был на стороне шведов. Пленные показали, кроме того, что генерал Горн с большими силами двигается к Орешку и находится уже в 20 верстах от него, в Келтушском погосте. Повидимому, в операции под Лавуйским острогом принимала участие только часть сил, собран­ных шведами под Ореховом. Ряд пленных показал, что из Выборга пришло 800 рейтар и 2400 чел. пехоты, а один пленный утверждал даже, что в самом сражении с русскими билось 3000 шведских рейтар и драгун. По тем же сведениям, флотилия состояла из 70 шкут, на каждой из которых находилось от 30 до 70 чел., причем каждая шкута была вооружена пушкой.¹⁸⁷

Одновременно с боем на суше, шведская флотилия попыталась произ­вести десант в районе деревни Кобоны. Однако шведы натолкнулись на сопротивление одного из тех отрядов, которые были, разосланы А. По­темкиным вдоль всего побережья.¹⁸⁸ По предположению Потемкина, шведы произвели последнее нападение, руководствуясь расспросными речами изменника, драгунского поручика Любима Галактионова Денисьева, который в конце июля бежал в Орешек.¹⁸⁹

Известия о приближении шведского войска под командой Горна по­будили Новгородского воеводу усилить гарнизон Ладоги. Из Новгорода 8 августа туда были посланы две роты солдат по 120 человек в каждой, сформированные из людей набора пятого человека.¹⁹⁰ 4 августа разъезд ладожских казаков привел языка, сообщившего, что шведы после сра­жения под Лавуйским острогом пошли на острожек; стоявший в Иль­инском Тигодском погосте. А. Потемкин немедленно послан на выручку этого острожка 1000 чел. рейтар, казаков и монастырских слуг и 400 чел. пехоты — драгун и солдат. Сам он продолжал готовиться к по­ходу.¹⁹¹ После посылки людей в Ильинский-Тигодский острог и Лувайском остроге оставалось немногим более 1000 чел., среди которых много было больных и раненых. А. Потемкин просил о присылке подкреплений, но безуспешно, так как прислать было некого.¹⁹²

Посланному в Ильинский Тигодский погост отряду сражаться не пришлось, так как шведы, узнав о его приближении, отошли к реке Ижоре в Ореховский уезд. 22 августа шведы снова совершили нападе­ние на полк А. Потемкина. Они пришли Ладожским озером на больших морских судах, вооруженных артиллерией. У деревни Кобоны в 7 /274/ верстах от Лавуйского острога произошел бой. Шведы   были   отбиты и отошли к Орехову.¹⁹³

По-видимому этим нападением действия шведов в южном Приладо-жье в кампанию 1657 г. закончились. Наступала осень, и служба ратных людей делалась все более тяжелой. Началось бегство. Постепенно раз­бежались почти все драгуны и солдаты Заонежских погостов, 300 чел. посошных людей А. Потемкин отпустил сам, конницу — рейтар, казаков, монастырских слуг, черкасов А. Потемкин поставил по деревням в Ладожском уезде верст за 5, 10, 20 и больше от Лавуйского острога. Это пришлось сделать потому, что служилые люди летом кормов не за­готовили, а вокруг острога они были потравлены верст на 10—20, на продажу же в острог кормов никто не возил. Теперь многие служилые люди отъезжали верст за 50—60, брали у крестьян безденежно кормы себе и своим лошадям, и от того многие деревни запустошили. Все же в начале января в Лавуе находилось налицо 1175 конных служилых людей разных чинов, 424 стрельца и 11 начальных людей пешего строя и только  15 солдат и карелов.¹⁹⁴

В отличие от предыдущей зимы, в зиму 1657—58 гг. гарнизон Лавуй­ского острога проявлял значительную активность. В начале декабря А. Потемкин послал рейтар, донских казаков, черкасов и стрельцов в Выборгский и Копорский уезды. Посланные нагнали на море у Котлина острова «свейские Финской земли латышей», которые были записаны в солдаты и шли на Ровду в Корельский уезд, до 200 «латышей» было побито, а двое взяты в плен. Та же проезжая станица, узнав, что в де­ревне Гостилищах Дятелинского погоста Копорского уезда стоят швед­ские рейтары, 7 декабря напала на них и в бою всех перебила. Из 50 чел. только четверо спаслись бегством да трое попали в плен. Плен­ные показали, что на Ровде, в 60 верстах от Канцев, стоит 1500 рей­тар, 500 ковных драгун и 800 солдат, что в Канцах сделан земляной острог, в котором находится 300 чел. при 10 пушках. Один из пленных сообщил, что якобы им было приказано «у свейских же латышей Фин­ские земли хлеб пограбить, что де у них в городех и в полках хлеб­ным запасом скудно».¹⁹⁵

11 и 14 января 1658 г. посланные за рубеж проезжие станицы вер­нулись на Лавуй. Они привели языков, один из которых был взят под Канцами во время вылазки, сделанной гарнизоном крепости, а другой на стороже в деревне «на Токше». По показаниям этих языков, в Ровде на­ходилось, всего лишь 800 чел., но зато, по их сведениям, в Выборгском уезде шел набор солдат, «от двух третьего человека», причем собранным солдатам было уже роздано оружие; кроме того, другие шведские воинские люди собирались за Корелою на р. Жаровье. Ф. Лодыженский, приехавший 10 января в Лавуйский острог сменить А. Потемкина, до­носил, что во время действий проезжей станицы в Копорском уезде, из за рубежа вышло 40 семей (85 душ). Переписав выходцев, Лодыженский отправил их в Новгород.¹⁹⁶

Следует отметить, что несмотря на набег русских на Копорский уезд, шведы ничего не предприняли против Лавуйского острога, хотя они в это время располагали в данном районе значительными силами, имея в Ругодиве 1500 солдат, в Ивангороде 500, в Копорье 500, в Кан­цах 250, в Яме 50.¹⁹⁷ Между тем в конце марта ратные люди, стоявшие /275/ в Лавуйском остроге, «ходили изгоном».под Канцы. Они захватили язы­ков, причем одного взяли на посаде; последнее показывает, что русские ворвались и в самый город. Нападение русских на Ниеншанц под­тверждается и  шведскими  источниками.¹⁹⁸

Впрочем, война была уже на исходе. В районе южного Приладожья, как и в Карелии, военные действия больше не возобновлялись. Обе сто­роны продолжали однако еще принимать подготовительные меры к летней кампании. 6 апреля Лодыженский получил предписание идти со сво­им полком под Ругодив на сход с Хованским. 13 апреля в Лавуйский острог пришли солдаты Ст. Елагина, которые должны были занять острог вместо полка Лодыженского. Однако наступила весенняя распу­тица, затем прошли реки и возникла необходимость вести наблюдения за Невой, чтобы шведы не проникли в Ладожское озеро. Все это задер­жало выступление в поход полка Лодыженского. Впрочем, 1 мая от И. А. Хованского пришло извещение — под Ругодив не ходить, стоять на Лавуе, а «задоров» шведам до указа не делать.¹⁹⁹

VII

С 21 мая 1658 г. военные действия шведов и русских были прекра­щены официально и повсеместно. В районе Карелии и южного Прила­дожья они прекратились еще 12 мая, когда об этом Новгородский вое­вода кн. Гр. Сем. Куракин «у порубежной крепости у города Орешка... через посланных велел вытрубить и его царского величества окольни-чей и воевода от Олонца через свои грамоты тоже объявил».²⁰⁰ Зима 1657—58 гг. и последовавшая за ней весна 1658 г. не внесли в общее положение русских и шведских войск существенных перемен. Един­ственными событиями, достойными быть упомянутыми, был успех шведов в сражении под Ямой и неудача русских войск в действиях под Нар­вою весною 1658 г., однако ни то, ни другое не могло значительно от­разиться на общем ходе военных действий. Иначе обстояло дело с общим состоянием самих воюющих государств и их международным положением. Долгая и тяжелая война с Польшей за Украину и Бело­руссию сильно истощила Московское государство. В стране назрел со­циальный кризис. Для ведения одновременной войны со Швецией и Польшей не хватало сил, Московское правительство спешило поэтому скорее закончить войну со шведами. Швеция также была чрезвычайно истощена многолетними войнами. Внешнеполитическое положение Шве­ции в это время было чрезвычайно тяжелым. Кроме войны с Москов­ским государством, ей приходилось воевать с Польшей и Данией. Желая освободить силы и средства для войны с Данией, бывшей для Швеции серьезным и опасным противником, Карл X также стремился к  миру с русскими.

Дипломатические сношения России и Швеции возобновились за­долго до официального прекращения военных действий. Уже в октяб­ре 1657 г. шведское посольство, задержанное русскими в Москве, получило разрешение отправить курьера к Карлу X. Посланный в ка­честве курьера Конрад фон Барнер 16 апреля 1658 г. привез послам но­вые полномочия. Достигнув соглашения о прекращении "военных дей­ствий с 21 мая, о начале переговоров о мире в июне, а также о ве­дении переговоров на Плюссе, шведское   посольство 29 мая выехало /276/ из Москвы²⁰¹.

Съезд русских и шведских посольств, назначенных для ведения переговоров о мире, состоялся в ноябре 1658 г. в дер. Валиесари неподалеку от Нарвы. Шведы требовали отдачи всего завоеван­ного русскими и восстановления границ Столбовского договора. Рус­ские, державшие в своих руках всю восточную и южную Ливонию, не считали себя побежденными и настаивали на признании их прав на завоеванные части Ливонии, а также на возврате старых русских вла­дений, захваченных Швецией в начале века_; Оба посольства столь непреклонно стояли на своих условиях мира, что мирный договор за­ключен не был. Послы все же достигли некоторого соглашения и 20 декабря 1658 г. заключили договор о перемирии на 3 года. Основным принципом, положенным в основу договора о перемирии, было сохра­нение в руках договаривающихся сторон тех городов и земель, кото­рыми они фактически владели к моменту прекращения военных дей­ствий. Таким образом, во владении русских оставались завоеванные ими Кокенгауз, Юрьев Ливонский, Алыст и Гавья — все со своими пригородками и уездами, а также Сыренск с рыбными ловлями и де­ревней Ям, а в Малой Ливонии — Динаборг, Резитиль, Лютин, Улех тоже со своими уездами. Зато шведы удерживали за собой Ивангород, Яму, Копорье, Новые Канцы, Орехов и Корелу с «их уездами и людьми, которые тамо живут».²⁰²

Специальный параграф договора был посвящен вопросу о перебеж­чиках. Он гласил, что обе стороны обязуются не вывозить насильно подданных договаривающегося государства в свою землю, а тем под­данным, которые перебежали или были вывезены во время войны, предоставляется право вернуться на родину.

Другим параграфом было установлено, что Россия и Швеция не­медленно и без выкупа отпускают пленных, причем пленным предостав­лялось право по желанию возвратиться на родину или остаться жить и служить в той стране, где они оказались в плену.²⁰³

Московское правительство расценивало заключение договора в Валиесари, как большой успех. В рассылавшихся по городам грамотах, извещавших о заключении договора о перемирии, говорилось, что «по договору в нашей великого государя стороне быть Лифляндской завоевальной земле всей... а всех в нашу... сторону уступили Лифляндских 30 городов...». Параграф о выходцах толковался в том смысле, что «о . перебещиках договорились на обе стороны переходить вольно».²⁰⁴

Срок договора в Валиесари истекал в 1661 г. К этому времени по­ложение Московского государства было еще более тяжелым, чем в 1658 г. Для Швеции, наоборот, обстановка складывалась значительно более благоприятно. Съезды уполномоченных, ведших переговоры о заключений мирного договора, происходили в селении Кардио, нахо­дившемся между Юрьевом Ливонским и Ревелем. Обстоятельства по­зволяли шведским- послам настаивать на полном принятии их требова­ний, тем более что во время переговоров Швеция заключила в Оливе мирный договор с Польшей. Русские послы вынуждены были отказать­ся от своих условий. 21 июня 1661 г. был заключен «вечный» мир, из­вестный под названием Кардисского мирного договора. Договор этот был значительно менее выгоден для русских, чем договор в Валиесари. Московскому   государству пришлось отдать Швеции значительную   часть /277 завоеваний в Ливонии и подтвердить условия Столбовского договора. Согласно § 3 договора, русские уступали Швеции «завоеванные городы.. Кокенгауз, Юрьев Ливонский, Мариенбург, Азель, Новгородок, Сыренск...».²⁰⁵ За русскими договор признавал право лишь на «малые Лифлянды».²⁰⁶

Уступив в вопросе о территориях, московские дипломаты достигли существенных успехов в вопросе о населении. Хотя договор и уста­навливал на будущее время запрет на выход и обязывал обе стороны взаимно выдавать перебежчиков, но в то же время шведы отказыва­лись от всяких претензий относительно всех людей, вышедших в Мо­сковское государство после Столбовского договора до начала войны, во время войны и даже после договора в Валиесари, вплоть до заклю­чения мира в Кардисе. Точно так же шведы соглашались не требо­вать выдачи пленных, принявших православие, признавали право за пленниками оставаться служить там, где они хотят. Наконец, соглас­но § 26 договора, стороны обязались не считать изменниками и не преследовать своих подданных, служивших во время войны противни­ку. Этот параграф был очень важен для безопасности того населе­ния, которое помогало русским войскам во время войны и по каким-либо причинам не смогло уйти из земель, остававшихся под властью шведов.²⁰⁷

Таким образом, из всех задач, стоявших перед Московским госу­дарством в войне 1656—58 гг., — открытие доступа к морю, возврат оккупированных Швецией земель, освобождение от шведской власти населения этих земель — в некоторой мере была разрешена лишь по­следняя. Выход к морю после Кардисского мира попрежнему оставал­ся в руках Швеции, продолжали существовать и границы Столбов­ского договора, отдававшего Швеции Новгородские пригороды Яму, Копорье, Орехов, Корелу. Решение этих задач было отло­жено для Московского государства до начала следующего века. «Ок­но в Европу» прорубила лишь Северная война, репетицией которой в сущности и была война 1656—58 гг. Третья задача — задача освобож­дения русского, карельского, ижорского, вотского населения, попавше-' го под власть шведов, была в значительной мере разрешена. Тысячи семейств из Корельского, Ореховского, Ямского, Копорского и Иван-городского уездов и из находившихся на территории этих уездов го­родов перешли в Московское государство. Немаловажное значение имело при этом то обстоятельство, что они перешли не как беглые, а в каче­стве) переселенцев. В первой половине века выход bi Московское госу­дарство протекал стихийно и неорганизованно. Война 1656—58 гг. яви­лась переломным моментом в этом отношении. Начиная с 1656 г., в движение населения из шведских владений в Московское государство последнее внесло элементы организованности. Мы видели, что еще до начала войны воеводы завязывали сношения с зарубежными людьми и подговаривали их к переселению. Говоря словами современных документов, воеводы «перезывали» и «вывозили» шведских подданных. Воз­вращаясь из походов за рубежом на свод операционные базы, воеводы подолгу стояли на шведской территории, прикрывая движение масс пе­реселенцев.

Основные массы выходцев оседали в Новгородской области, но значительное число их заселило и несколько районов на севере /278/ Замосковского края. В этом отношении весьма интересно появление карель­ских поселений в нынешней Калининской области. Вообще говоря, установлено, что карелы в эти места стали переходить со времен Столбовского договора, но война 1656—58 гг. во много раз усилила этот процесс и, что очень существенно, внесла в него организованность. Самый выход карел и расселение их по новым местам происходило под руководством «знатцев», являвшихся организаторами переселения.

Дело переселения карел находилось в ведении приказа Тайных дел, а позже — приказа Большого дворца. Ю. В. Готье в своей работе о Замосковном крае XVII в. говорит, что «все дело переселения карел в пустые дворцовые земли было организовано с какой-то особенной, непривычной для Московского правительства заботливостью и система­тичностью. Места, предназначаемые для карельских селений, осматри­вались заранее, причем им составлялось особое описание с указанием, сколько семейств карел могут быть в них поселены».²⁰⁸

Эта заботливость Московского правительства коренилась в глубо­кой экономической заинтересованности, так как переселение карелов являлось крупным хозяйственным мероприятием, имевшим целью засе­лить пустовавшие дворцовые земли. Уже в год начала войны Новго­родским воеводам был послан указ, запрещавший отдавать пустые дворцовые, а также лежавшие между ними пустые поместные земли в поместья и вотчины, поскольку «впредь на тех пустых, и на всяких оброчных землях велено селиться и расчищать дворцовым крестьяном и зарубежным выходцом крестьяном». Кроме того, было предписано отнимать у помещиков земли, захваченные ими насильством, и отдавать «дворцовым крестьяном и зарубежным выходцом кореляном в селидь-бу или на денежной оброк, как бы великому государю было прибыль­нее, а крестьяном не в тягость».²⁰⁹

Крупные и мелкие вотчинники также были заинтересованы в уве­личении количества рабочих рук на своих землях и стремились закаба­лить карел. Сейчас же по выходе в Новгородский уезд группа карел подверглась притеснениям и прямым насилиям со стороны местных дворян и детей боярских. Карелы подали челобитную и побудили пра­вительство вмешаться. Новгородскому воеводе 12 марта 1657 г. было приказано расследовать дело и принять меры к защите карел.²¹⁰

Грамота от 12 марта 1657 г. знаменовала один из первых этапов затяжной борьбы из-за карел, которая шла между правительством и различными группами вотчинников после войны 1656—58 гг. и не осла­бевала до конца века. В вопросе о карелах, или, точнее, в вопросе о том, кому эксплоатировать труд карельских крестьян, столкнулись интересы господствующего класса Московского государства в целом с частными интересами отдельных групп вотчинников. Рассмотрение этой борьбы лежит уже за пределами нашей темы.

Примечание

¹ А. Гиппинг. Нева и Ниеншанц, ч. I, стр. 35, СПб., 1909.

² Зап. Ак. Наук, XXXI, прил. № 3, стр. 3—4.

³ Новгор. 1-я летопись, ПСРЛ. III, стр. 79, СПб., 1841.

⁴ М. Головинский и Н. Ядрышев. История финского народа, стр. 121-122, СПб., 1901.

⁵ Там   же, стр. 49—51.

⁶ Т а м ж е, стр. 65—69.

⁷ В. К р о х и н. История- карел. «Русская старина», 1908, июнь, стр. 587.

⁸ М. Головинский и Н. Ядрышев. Указ. соч., стр.  132—134.

⁹ Т ам   же,  стр.  136—138.

¹⁰ Т а м   же,  стр.  144—153.

¹¹ А. Линевский, В.Машезерскийи В. Пего в. Хрестоматия по истории Карелии с древнейших времен до конца XVII века, стр. 118—119. Петрозаводск, 1939.

12 М. Семевский. Грамоты монастырей Деревяницкого и Коневского. Летопись занятий Археогр. Ком., IV, стр. 19.

¹³ ДАИ, I, № 143.

¹⁴ А. Линевский, В. Машезерскийй. В. П е г о в., Указ. соч., стр. 115,

¹⁵ В.   Фигаровский.   Отпор  шведским  интервентам  в   Новгороде.   Новг.  ист. сборн., вып. III—IV, стр. 58—60. Новгород,  1938.

¹⁶ АИ,  П, № 189.

 ¹⁷ М. Семевский. Указ. соч., стр. 19.         

¹⁸ Там же, стр. 20.

¹⁹ РИБ, Н, стр. 327—329, № 104.

²⁰ АИ,  II,  стр.  307.

²¹ Н Костомаров. Смутное время Московского государства в начале XVII в. Собр.  соч.  кн. 2, стр.  564. 'СПб.,' 1904.

²² Н. Лыжин, Столбовский договор и переговоры ему предшествовавшие, стр. 7. СПб.,   1857.

²³ В. Фигаровский. Указ. соч., стр. 63—64.

²⁴ Там же, стр. 66.

²⁵ Там же, стр. 82—84.

²⁶ Н. Лыжин. Указ. соч., стр. 79—80.

²⁷ М. Головинский и Н. Ядрышев. Указ. соч., стр. 160—162.

²⁸ Там же, стр. 175—176.

²⁹ Там же, стр. 164.

³⁰ Там   же, стр.  189—194.

³¹ ДАИ,  III, №  67.

³² К. Якубов. Россия и Швеция в первой половине XVII в., стр. 141, М., 1897.

³³ ААЭ, III,  стр.  180.

³⁴ К. Якубов. Указ.  сборн., стр. 204—205.

³⁵ Там же, стр. 120 и др.

³⁶ Там   же, стр.  177.

³⁷ РИБ, XXXVIII, стб. 443—451.

³⁸ Ср. А. Вершинский. Очерки истории верхиеволжских карел в XVI—XIXвв. «Истор. сборн.», вып. 4, стр. 79 и 84, М.—Л., 1935.

³⁹ Чт.Общ. Ист. и Др. Росс, 1903, кн. 4, Смесь, стр. 9—11.

⁴⁰ А.Вершинский. Указ.  ст.,  стр.  84.

⁴¹ К.  Якубов.   Указ.   сборн.,  стр.  284—285.

⁴² Чт. Общ. Ист.  и Др. Росс., 1903 кн. 4, Смесь,  стр. 10.

⁴³ К. Якубов. Указ. сборн., стр. 214.

⁴⁴ Там же, стр. III—V.

⁴⁵ Т а м же, стр. 268—269 (док. Ш6 1  и 2). 6 РИБ, XXXVIII, стб. 335-336.

⁴⁶ К.  Якубов.   Указ.  сборн.,  стр.  287—289  (док.  №   10).

⁴⁷ РИБ, XXXVIII. стб. 334—336, 434—455.

⁴⁸ К. Я к у б о в. Указ. сборн., стр. 284—285.

⁴⁹ Там же, стр. 285 и др.

⁵⁰ Первое ПСЗ, I, стр.  172—177.

⁵¹ Г. Форстен,  Сношения Швеции  и  России  во второй половине  XVII  века. Ж. М. Н.  П., 1898, февр., стр. 255.

⁵² Доп. к АИ,  III, № 64.

⁵³ АИ, IV, №  45.

⁵⁴ АФКЭ, Разряд.  столбцы Новгородского стола, № 162, лл. 76—77.

⁵⁵ GrUndliche und wahrhaftige Relation von der Belagerung der kоnigi. Slatt
Riga in Liefland, S. 37 ff.. Riga, 1657; С h. К e 1 с h. Lieflandische Historia...,
S. 575 ff., Reval,  1695.

⁵⁶ ГАФКЭ. Прик. д. нов. разб., № 1135, л. 36.

⁵⁷ Там же,

⁵⁸ Там  же. Разр. Стб. Моск. ст. № 276, л. 460.

⁵⁹ Там  же.  Прик. д.  нов.  разб.,  №  1135, лл. 39—40.

⁶⁰ ГАФКЭ. Шведские дела, стб. 1656 г., № 1, лл. 71—73; Прик. д. нов. разб., № 1135, л. 38.

⁶¹ Там же. Стб. Прик. ст. № 301, лл. 264—265.

⁶² Там же. Шведск. дела, стб. 1656 г. № 1, лл. 68—70.

⁶³ ТаМ же, л   73.

⁶⁴ АМГ, II, стр. 515—515; ГАФКЭ, Разр. Стб Моск. ст. № 276, лл. 460-462;  Стб.   Прик.  ст.  №  301,  лл.  264—266.

⁶⁵ S. de Pufendorf. Histoire de regne de charles Custave roy de Svede..., p. 209, Nurenberg, 1697; Irjo Koskinen. Finnische Geschichte..., S. 255—256, Leipzig,   1874.'

⁶⁶ ГАФКЭ. Разр. Стб. Прик. ст. №. 952, л.  153.

⁶⁷ ААЭ, IV, Кя 94.

⁶⁸ См., наприм., ГАФКЭ, Разр. Стб. Прик. ст. № 301, л. 266.

⁶⁹ Там же, Стб. Моск. ст. № 276, л   462.

⁷⁰ Т а м   же, Стб. Новг. ст. №  122, л. 462.

⁷¹ АМГ, II, № 846, стр. 516.

⁷² ГАФКЭ. Разр. Стб. Моск. ст. № 276, лл. 467—468. '

⁷³ Там   же,  Стб.  Помести, ст.  № 47,  лл.  54—57.

⁷⁴ Там же,  Стб. Моск. ст. № 276, лл. 481—482.     

⁷⁵ Там же, лл. 479—480.

⁷⁶ ААЭ, IV, стр. 133 (№ 94); ГАФКЭ. Разр. Стб. Прик. ст. № 952, л. 153.

⁷⁷ ГАФКЭ. Разр. Стб. Прик. ст. № 301, л. 266.

⁷⁸ Там    же,  л. 252. -         '

⁷⁹ Там    же,  Стб. Моск. ст. № 276, л. 468.

⁸⁰ Там    же,  Стб. Новг., ст. № 261, л.  136;  Стб.  Моск. ст. К» 276,  л. 462.

⁸¹ Там    же, .Стб.  Моск. ст.  № 276, л.  472.

⁸² Там    же,  Стб. Новг. ст. № 122, лл. 47—48.

⁸³ Там    же,   лл.   128—130.

⁸⁴ Там    же,  л.   140;

⁸⁵ Там    же,  Прик. д. нов. разб., № 1135, л.  42.

⁸⁶ Там    же,  Разр. Стб. Белгор. ст. № 387, лл.  222—223.

⁸⁷ ГАФКЭ. Разр. Стб. Белгор. ст. № 387, л. 261.

⁸⁸ Там же, л. 223, а также Стб. Прик. ст. № 301, л. 265.

⁸⁹ Там же, Стб. Моск. ст. № 276, л. 462; Прик. д. нов. разб., № 1135, л.  42  и  др.

⁹⁰ ААЭ,   IV,  стр.   133   (.№  94).

⁹¹ ГАФКЭ. Разр.  Стб. Белгор.  ст. № 387, л. 235.

⁹² Там  же, л. 240:

⁹³ Там же, Стб. Прик. ст. № 301, л. 252.

⁹⁴ S. Pufendorf. Op.  cit., p. 209.

⁹⁵ I r j о   К о s k i n e n.  Op. cit., p. 258.

⁹⁶ ГАФК.Э.  Прик. д.  нов.  разб.,  №   1135,  л.  42.

⁹⁷ М. Schyberjrson. Geschichte Finnlands, S. 237, Gotha,  1896.

⁹⁸ S.  Pufendorf.  Op.  cit.,  p.  210;   Irjo  Koskinen.   Op. .cit,   p.  257.

⁹⁹ S. Pufendorf. Op. cit., p. 209;  Schybergson. Op. cit.,  p. 237;   Irjo K.o s k i n e n.  Op. cit., p. 257.

100 Irjo  Koskinen.  Op. cit.,  p. 257—258;  S. Pufendorf." Op:  sit,  p;  209;

101 АФКЭ Разр. Стб.  Новг. ст. № 122, лл.  146—148.

102 I r j б Koskinen.   Op. cit., p. 257.

103 S. P u f e n d о r f.  Op.  cit., p. 374.

104 ГАФКЭ. Разр. Стб. Новг. ст. №  162, л.  10. Mrj

105  Koskinen.  Op. cit, p,. 256.

106 M.  Schybergson. Op.  cit., p. 238.

107 Tам же, стр. 236.

108 I r j б Koskinen. Op. cit., p. 257—258; M. Schybergson. Op. cit, p. 237.

109 S.    Pufendorf    Op.    cit,    p.    203—210; .А.     Гишшнг.    Указ.    соч.,    II, стр.  85—86.

110 ГАФКЭ   Разр. Стб. Белгор.' ст. № 387, л. 222.               ,

111 Там же,  Стб.  Новг.  ст. № 251, л.  137.

112 Там же,  Стб.  Прик. ст. №  301, лл. 249—250..

113 Там. же, лл. 74—75;  кроме того, Прик.  д.  нов. разб.,№  1135, л. 45.

114 Г г j б  К о s k i п е п.' Op.  cit,  p. 257.

115 ААЭ, IV, № 94.

116 ГАФКЭ. Разр. Стб. Прик. ст. № 301,  л.  252.

117 Там же, лл. 259—260

118 ГАФКЭ, Разр. Об. Новг. стр, № 122, лл. 146—148.

119 Там  же,   л.  248.

120 Там же, л.  188.

121 Там ж е, л. Л90.-

122 Там же, № 952, л.  153.

123 Там ж е,- № 301,  л.  189.   

124 В. К р о х и н. Указ. ст., стр.  594;  F. С а г i s о п. Geschichte Schweden's,  IV, S. 166,  прим.  Gotha,  1855...

125 ГАФКЭ. Разр. Стб.  Прик. ст. № 301, л.  176.

126 Там же, лл. 261  и 56.

127 Mr jo  Koskinen.  Op.  cit,  p.  255.

128 ГАФКЭ. Разр. Стб, Прик. ст. № 952,  л.  153.

129 Там  же,  Стб.  № 301,  лл.   173—174.

130 ГАФКЭ. Разр.- Стб. Прик. ст. № 301,  лл.  177—180.

131 М.  Schybergrson. Op. cit,  p.- 240, прим. 2.

132 ГАФКЭ. Разр.  Стб. Прик. ст. № 301, л.  190;  № 952, л.  153.

133 Там же, Кг 301, лл. 206,. 251, 306. ,     

134 там  ж е,- Стб. Белгор. ст. № 387, лл.  240-242.

135 Там же, л. 243.

136 Там ж е, лл. 255—256.

137 S.  P u f e n d о г f.  Op.   ciL, p.  210.

138  I г j б Koskinen. Op. cit, p. 258.

139 M. Schybergson. Op. cit, p. 238.

140 I r i б Koskinen. Op. cit, p. 258.

141 Г А Ф К Э. Разр. Стб. Белгор. ст. К» 387, л. 228.

142 Там же,  ля. 258—259.

143 ГАФКЭ. Разр. Стб. Белг. ст. №> 387, л. 242.

144 I г j б Kosk-inen Op. sit.,  p. 258;  M. Schybergson.  Op.  cit., p.  239.

145 ГАФК.Э. Разр. Стб. Белг. ст. № 387, лл. 186—187.

146 Irj6  Koskinen.  Op. cit, p.  258..

147 ГАФКЭ. Разр. Стб. Белг. ст. № 387, лл. 233—237.

148 Там же, лл. 251—252.

149 Там же, лл.  171, 264—266, 289—290.

150 Там  же,   лл.   271—275.

151 F. Carlson.  Op.  cit, p.  172.

152 АМГ,  II, № 833 и 834.

153 S. Pufendorf. Op. sit, p. 208—209;  F.   Carlson:  Op.  cit, p.  166;

154 ГАФКЭ. Раэр. Стб. Моск. ст. N>- 270, лл. 857—861; А. Гиппинг/ Указ. соч., ,.ч. 2, стр. 82—83. Как обычно, Пуфендорф сильно преувеличивает численность рус­ских войск; по его словам, у русских под Ореховом, было 11 000 человек, из кото-:   рых они 2000 послали под Ниенщанц  (Op. cit p.- 208—209).   .

155 АМГ, II, л> 832, стр. 506.

156 Также, № 834, стр. 507.

157 F. Carlson.  Op. cit, p. 167, прим. 1.

158 M. Schybergson. Op. sit, p. 236; ] г j б Koskinen. Op. cit, p. 255—257.

159 ГАФКЭ. Разр.  Стб.  Новг. ст. №  122, лл.  146-148.

160 Там же, лл. 45—46; Стб. Моск. ст. № 270, лл. 858—859.

161 ГАФКЭ.  Разр. Стб. Новг. ст. № 122, лл. 23—24.

162 Там же, лл. 19—22; S. Pufendorf. Op. cit., p. 210.

163 ГАФКЭ. Разр. Стб. Прик. ст. № 301, лл. 61—66.

164 F. Carlson. Op. cit, p.  172.'

165 ГАФКЭ. Разр. Стб. Прик. ст. № 301, лл. 61—66.

166 Irjo   Koskinen.   Op.   cit.,  p:  258;    С a r 1 s о п.    Op:  sit.,  p.   171,  прим:   I; S. Pufendorf. p.  cit,  p. 8.

167 I ГАФКЭ. Разр. Стб. Прик. ст. № 301, лл. 237—238, 283—284, 286—287, 314—316, 318, 320—323, 327—329.

168 Там  же,  Разр.  Стб. Белгорь  ст.  № 387, лл. 327—329.

169 Там же,  Стб. Новг. ст. №  261, лл. 22—26,   19—21.

170 Там же,  Стб. Белгор. ст. № 387, лл, 396—397

171 ГАФК.Э. Разр. Стб.  Прик. ст. № 870, л. 115.

172 Там же, № 353, лл.  120—122;  ср. там же,  № 870, лл.  123—124.

173 S. Pufendorf,   Op. .eit.,  p.  374.

174 ГАФКЭ.  Разр.   Стб.  Белгор.   ст.  №   387,  лл.  391—393.

175 ГАФКЭ. Разр. Стб. Новг. ст. № 118, лл.  112—114.

176 Там же, лл. 81—83.

177 Там же,  лл.   324—329.

178 ГАФКЭ. Разр. Стб. Прпк. ст.  № 865, лл.  Н9—152.

179 Там же,  Стб.  Белгор.  ст.  №  387,  лл. 271—277.

180 Там же, лл. 31—35   44—47;  R   Carlson.   Op. sit., p. 172.   -

181 ГАФКЭ. Разр. Стб. Йовг. ст. № 261, л.  137.

182 Там же, Стб. Белг. си № 387, лл. 389—390.

183 Там  же,  Стб. Новг. сТ, № 165, л.  6.

184 Там  же,   №  261,   л.   29.

185 Там  же,   Стб. Белгор. ст. № 387, лл. 367—370.

186 Та м же,  л. -351.

187 ГАФК.Э,  Разр.  СМб.  Белгор.  ст. № 387,   лл.  404—405,  415.

188 Та м   же,   Стб.  Новг.  ст.  №  261,  лл.  76—82.

189 Там  же,   Стб. Белгор. ст. № 387, лл. 400—402.

190 Там  же,   лл.   417—418.  

191 Там  же,  лл.  414—416.

192 Там   же,   лл.  406—407.

193 Там               же, Стб. Прнк. М. № 870, лл.  112—113.

194 Там               же, Стб. Новг. ст. № 118, лл. 228—229, 351—357.

195 Там               же, лл.   39—43.

196 Там               же, лл.  333—334, 223—224 .

197 Там               же, Стб. Прик. ст. № 353, л. 116.

198 ГАФКЭ. Разр. Стб. Прик. ст. № 353, лл. 134, 138;   М. S с h у b e r g s о п. Ор: cit., p.  241.

199 ГАФКЭ.  Разр.  Стб.  Прик.  ст.  № 865,  лл.   153—154.

200 Там   же,  Шведские  дела,   1658  г.,  ст. J6  I, лл.  372—373.

201 Г. Форстен. Указ. ст., стр. 268—269, 275—277.

202 Перв. ПСЗ, I, № 240, § 4, стр. 470—471.

203 Т а м ж е, §§ 10 и 11, стр. 473.

²⁰⁴ Псрв. ПСЗ,  I,  № 241., отр. 47а

²⁰⁵ Перв.  ПСЗ, I, № 301, стр. 535.

²⁰⁶ Т а и  же,   §  9,  стр.  538.

²⁰⁷ 3 Т а м  ж е^ §§  20, 21,  26, стр.  544—546.

²⁰⁸ Ю. Готье. Заносковный край в XVII веке. 2 изд., стр. 189—190, М. 1937.

²⁰⁹ Перв.  ПСЗ,  I, №   196,  стр.  413..

²¹⁰ ААЭ, IV; № 94.