Курбатов О.А. Организация и боевые качества русской пехоты «нового строя» накануне и в ходе русско-шведской войны 1656-58 гг.

Ниже приведен полный откорректированный автором текст его статьи о русских солдатских полках «нового строя» 1630-1658 гг. К сожалению, по техническим причинам при публикации данного материала в 2007 г. был использован неокончательный вариант текста: Курбатов О.А. Организация и боевые качества русской пехоты «нового строя» накануне и в ходе русско-шведской войны 1656 – 58 гг. // Архив русской истории: Сборник Российского государственного архива древних актов. М., 2007. Выпуск 8. С. 157 – 197.

The best existing research about the creation & service of the Russian “New model” foot regiments in 1630-1658 by Oleg Kurbatov. I will make a short summary in English soon.

Организация и боевые качества русской пехоты «нового строя» накануне и в ходе русско-шведской войны 1656 – 58 гг. *

В настоящее время в историографии России и Восточной Европы в целом наблюдается усиленный интерес к событиям середины XVII в., как к тому кризисному моменту, который надолго определил ход исторического развития ряда государств и народов. Между тем, на качество этих исследований не может не влиять отсутствие комплексного исследования русской армии того периода, в первую очередь, реальных, документированных оценок уровня её боеспособности. Более того: в историографии до сих пор нет чётких и подробных росписей действующей армии царя Алексея Михайловича в период его Государевых походов 1654 – 56 гг., без чего невозможно реально оценить соотношение сил России и её противников в тот период. Существующий на сегодняшний день «задел» несёт на себе печать «петровской легенды» отечественной историографии, когда вопрос о том, насколько боеспособными и современными для своей эпохи были вооруженные силы эпохи первых Романовых, в какой мере они обеспечивали выполнение важнейших внешнеполитических задач государства, решался в рамках дискуссии о степени «регулярности» «допетровской армии». При этом, главным критерием было соответствие её полков некоему стандартному состоянию «регулярства» - плоду теоретических (158) построений историков (как правило, на основе идеализированной картины «регулярной армии» Российской империи, созданной к 1710-м – 1720-м гг.)[1].

В качестве аргумента иного плана, подтверждающего тезис о слабости русской армии середины XVII в. в борьбе с регулярными армиями своих западных противников, обычно приводится пример русско-шведской войны 1656-58 гг.[2] Действительно, в ходе этого вооруженного конфликта армии Алексея Михайловича и, в частности, полкам «нового строя», пришлось сдавать экзамен на боеспособность в боях с одной из лучших армией Европы. Задачей настоящей работы является исследование, на основе архивных материалов, организации наиболее многочисленной составляющей царского войска той эпохи – полков солдатского и драгунского строя. Результаты работы помогут оценить их боеспособность, а также влияние уроков, полученных во время русско-шведской войны 1656 –58 гг., на ход дальнейших военных преобразований.

I. Организация пехоты «нового строя» накануне войн 1654 – 67 гг.

В процессе строительства русской регулярной пехоты выделяется несколько основных этапов. Каждый из них не только приносил определенный опыт руководству вооруженных сил, но и оставлял после себя конкретные подразделения и отдельных специалистов, послуживших впоследствии основой новой армии.       

I этап, подготовка и проведение Смоленской войны (1630-34 гг.).

К середине XVII в., когда солдатские полки стали основой русской пехоты, «солдатский строй» был уже довольно хорошо извес­тен в России. Тесное знакомство с ним произошло еще в эпоху Смутного времени, когда кн. М. В. Скопин-Шуйский с помощью союзного шведского (159) генерала Я. Делагарди и его наемников впервые обучил и вооружил по нидер­ландским нормам русское ополчение[3]. В ходе подготовки и проведения Смоленской войны 1632-34 гг. были сформированы первые полки солдатского и драгунского строя «из русских людей» - сверх нескольких частей, состоявших полностью из иноземных наемников. Во главе всех этих подразделений стояли опытные офицеры, прибывшие по согласованию со шведским королем Густавом II Адольфом в основном со шведской, а также с датской службы. При этом, главным «контрагентом» русского Царя по найму иноземцев стал «старший полковник» Александр Лесли. Рядовой состав русской пехоты поначалу планировалось укомплектовать детьми боярскими, но у последних пешая служба издавна считалась «бесчестной», и навербовать удалось чуть более 1500 служилых «по отечеству», большей частью из незнатных Польских «городов»[4]. Остальных солдат набрали из «вольных охочих людей», а несколько полков сформировали из даточных. Русские полки «нового строя» совместно с частями «немецких» наемников играли ведущую роль в осадных работах под Смоленской крепостью, а затем упорно и поначалу даже успешно сражались с польско-литовской армией Владислава IV. Из 9 тысяч этого рода русских ратников к концу боев в строю и больных в лагере осталась едва треть от первоначального состава.

По завершении Смоленской войны полки были распущены, а большинство «немцев» отправлено обратно за море. Однако на службе оставили до пятисот иноземцев, расписанных всего по двум-трем полкам. Рядовых солдат среди них почти не осталось, но большинство носило очень низкие чины – сержантов, прапорщиков, капралов и барабанщиков. Полковников сначала было всего двое – Александр Краферт и Валентин Росформ. Около двухсот русских «смоленских солдат» были поселены слободой в Туле, послужив в будущем основой для частей «тульского драгунского строя»; какая-то их часть была зачислена в московские стрелецкие приказы[5], которые вскоре тоже стали обучаться и перевооружаться (160) по европейскому, «солдатскому» образцу. Солдат из детей боярских поначалу распустили по домам, но в 1638 г. вновь призвали на службу в качестве «кормовых солдат и драгун».

II этап, полки «кормовых солдат и драгун» по Засечной черте (1638 – 1646 гг.)[6].

В связи с грандиозными мероприятиями по укреплению Большой засечной черты и строительству Новой (Белгородской) было принято решение о новом массовом формировании частей солдатского и драгунского строя. В 1638 г. эти подразделения были приданы Большому полку на Туле (полк А. Краферта), Передовому в Одоеве (полк В. Росформа) и Рязанскому (подполковника Якова Вымса), а на следующее лето свои отряды солдат и драгун получили все прочие воеводские полки «Берегового разряда». Помимо чисто практической помощи по строительству укрепленных линий, это имело большое организационное значение: опытные в степной войне воеводы и прочие ратные люди старых служб получали навыки взаимодействия с офицерами-иноземцами и знакомились с тактикой их подразделений.

Личный состав этих полков включал в себя «кормовых драгун и солдат» - записавшихся на постоянную службу служилых людей, большей частью бывших смоленских солдат и новобранцев из вольницы, а также даточных, которых вновь обучали солдатскому строю. Передаточным звеном между иноземцами и русскими новобранцами стали 300 урядников из «кормовых», т. е., беспоместных, служивших за денежный «корм»  детей боярских. Они получали звания каптенармусов, капралов и барабанщиков.

Подобно поместной коннице, с наступлением зимы эти солдаты расходились по домам до весны, сдавая свое снаряжение в государеву казну по месту дислокации части и прекращая получать «кормовые деньги». При новых сборах значительное число уже обученных бойцов не являлось на службу, что, по мнению А. В. Чернова, и привело к сокращению её масштабов, а затем к полному упразднению. Для обороны вынесенных вглубь Дикого поля крепостей Белгородской засечной черты стали (161) формировать поселенные части драгун – основы будущих «Белгородского и Севского разрядов».

Последний раз массовый сбор уже традиционных трех «кормовых» полков драгунского строя имел место в 1646 г., когда полк А. Краферта был выдвинут в Белгород (в составе Большого полка), а полки Василия Кречетникова и Александра Гамолтова – соответственно, в Карпов и Оскол. Здесь они приняли участие в строительстве большого земляного вала Белгородской черты, где вновь проявились огромные масштабы «нетства» и дезертирства их солдат. По окончании этой службы начальные люди из иноземцев, получившие ценный опыт степной войны, были направлены на обучение вновь созданных поселенных частей «нового строя», а «старых солдат» в массовом порядке только в 1653 г. привлекли к формированию полков новой армии. Впрочем, часть из них вошла в состав полков, отправленных на Дон (тысячный полк, 1648 г.)[7] и на Терки (весна 1653 г., полк Якова Урвина)[8]. В результате наборов «кормовых солдат и драгун» 1630-х – 40-х гг. появился служилый слой т. н. «старых солдат», которые называли себя, по месту их верстания и первой «службы», «смоленскими» (в Смоленскую войну), «тульскими», «веневскими», «одоевскими» (все 1638 – 39 гг.), «белогородцкими» и «самарскими» (1646 г.) «старыми солдатами» [9]. Для формирования только четырёх полков солдатского строя на Белгородской черте в 1653 г. было привлечено более 700 «старых солдат» из местных служилых людей; ещё большее их число стали урядниками в полках главной армии.    

На данном этапе развития русской пехоты «нового строя» появляется оригинальный вариант организационной структуры ее полков, не получивший распространения в наемных армиях Западной Европы. Под началом одного полковника объединялись подразделения и солдатского, и драгунского строя, представлявшие собой отдельные «полки» или «шквандроны» во главе с майорами и подполковниками. Так, в 1639 г. Александру Краферту подчинялась тысяча драгун (5 рот по 200 человек) и две тысячи (162) солдат (10 рот по 200 чел.), во главе которых стояли, сверх 10 капитанов, сам полковник, подполковник и 3 майора. Такая организация признавалась удобной в условиях, когда количество офицеров в старших чинах, особенно полковников, было сильно ограничено из соображений экономии. На Западе создание подобных гигантских подразделений было невыгодно и из-за трудностей с комплектованием, и по тактическим соображениям – в России же, при иной системе набора солдат, вопрос стоял о наиболее рациональном и эффективном использовании иноземных военных специалистов, с тем, чтобы они постоянно обучали ратному делу как можно большее количество новобранцев. К началу войны 1654 – 67 гг. подобная штатная структура еще сохранялась у заонежских солдат и драгун, и время от времени к ней возвращались при организации новых полков.

III этап, создание поселенных частей драгунского и солдатского строя (1646 – 49 гг.).

Обычно формирование полков поселенного типа в русском войске середины – второй половины XVII в. подвергается критике с точки зрения их «нерегулярности», поскольку, занимаясь мирным крестьянским трудом, поселенный солдат должен был проигрывать в уровне военной подготовки ратнику постоянного подразделения. К тому же, интенсивное использование их в походах 1650-х – 60-х гг. привело к огромным людским потерям на тех ограниченных территориях, из которых поселенные полки комплектовались[10]. Однако надо учитывать, что в то время милиционная система являлась одним из наиболее обсуждаемых в Европе вопросов военного устройства. На рубеже XVI – XVII вв. владетели разных германских земель возродили древнюю воинскую обязанность своих лично свободных подданных (Landesdefension), которые, будучи пригодными к военной службе, делились на «знамена» и полки и получали единообразное вооружение и обмундирование. Для их обучения стали активно использовать глубоко продуманную систему, выработанную в голландской армии Морица Оранского и известную как Нидерландская военная школа^[11].

Военные знания передавались через солдат-профессионалов, прошедших школу боевых действий под началом братьев Оранских и известные (163) как “Trillmeistern”^[12]; специально для целей организации милиционных отрядов были выпущены и популярные военные учебники, самый известный из которых – Иоганна Якоби фон Вальгаузена – был в 1647 г. переведен и на русский язык как «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей». В этих изданиях в систематизированном и предельно подробном и упрощенном виде излагался опыт нидерландской военной школы^[13]. Первый этап Тридцатилетней войны ярко продемонстрировал боевую слабость частей милиционного типа по сравнению с полками и «терциями» профессиональных солдат; однако, там, где встреча с подобным противником не грозила – например, в Англии, – отряды обученных солдатскому и драгунскому строю горожан после нескольких боев и походов превращались во вполне боеспособные части.

По вопросу о происхождения милиционной системы в России следует отметить, что один из первых полковников солдатского строя, Александр Краферт, до своего прибытия на царскую службу (в 1629 г.) обучал ратному делу в Дании «мужиков кехтинских, которые выписаны на службу из земских людей Шконские земли» – в подразделениях милиционного типа, аналогичных германским^[14]. Видимо, не случайно именно ему в мае 1634 г. поручили командование первым полком из даточных людей[15]. Второй полковник, Валентин Росформ, также мог быть знаком с этим родом военной деятельности, поскольку до 1622 г. состоял в армиях Гольштейна и Дании[16]. Наконец, и более младшие офицеры, служившие прежде у шведского короля или в протестантских армиях Северной Германии, вполне годились на должность «дриллмейстеров», что в полной мере подтвердили в период 1630 – 46 гг.

Несомненно, что выгоды поселенного устройства частей «нового строя» на Новой или Белгородской засечной черте были вполне очевидны для правительства, тогда как об опасностях, связанных с затяжными войнами против западных соседей, еще никто не помышлял. При своем вступлении на престол в 1646 г. Алексей Михайлович не собирался воевать ни с Речью Посполитой, ни со Швецией, а в следующем году даже (164) заключил соглашение с поляками о совместных действиях против Крыма[17]. Таким образом, главной стратегической целью создания драгунских поселений на южной границе являлась борьба с татарской угрозой, для чего подразделения милиционного типа вполне годились[18].

Драгунская служба прекрасно отвечала нуждам обороны засечной черты: снабженный лошадью и мушкетом драгун мог достаточно быстро выдвинуться в угрожаемый участок прорыва степняков или черкас, заняв оборону по линии вала, засеки или в одном из «острожков»; а при наличии конницы драгуны эффективно поддерживали её стрельбой. Поселенный характер драгунских подразделений позволял им содержать личных лошадей без казенных затрат: «Лошади у них, кто в службе будут, свои, и конские кормы у них на лошади и их запасы есть, живут в деревнях и хлеб пашут и сено косят»[19]. Поэтому все без исключения поселенные части «нового строя», сформированные к 1654 г. на южной границе, принадлежали именно к драгунскому строю. 

Первым таким подразделением стал «приказ Тульского драгунского строя», составленный около 1638 г. из новопоселенных смоленских солдат, к которым прибавили давно живших в Туле служилых черкас и «днепровских казаков», а также причислили «чюлковских крестьян» - видимо, местных жителей. Все они были записаны в драгунскую службу, получив соответствующее вооружение, и отданы под начало иноземцев. «Приказ» состоял из 4 рот (по сто с лишним чел.), которые в летнее время поочередно выдвигались в одну из далеких полевых крепостей: например, в 1644 г. на Ливны, а в 1648 г. – в Белгород[20]. Интересно, что его начальниками традиционно служили выходцы из Речи Посполитой (ротмистр Василий Далмацкий, полковник Рафаил Корсак и др.).

Через несколько лет настал черед т. н. «украинных детей боярских», для которых из-за их худородности не было особых препятствий для поступления в пехотную службу («бесчестную» с точки зрения знатных дворян). Тем более что зачисление в драгуны сулило им регулярное обеспечение казенным оружием и лошадьми. С 1642 по 1646 гг. небольшие отряды драгун, численностью от 80 до 340 чел., были созданы (165) в Костенском острожке и Орлове под Воронежем, в Карпове и Болхове. В их состав, помимо местных детей боярских, поверстали черкас, вольных людей и даже нескольких московских стрельцов; для обеспечения справной службы они получали поместные «дачи» (по 20 четвертей), что через 20 лет привело к переводу вообще всех драгун Белгородской черты в разряд «украинных детей боярских»^[21].

В 1646 г., когда в степи развернулись широкие работы по постройке вала между уже возведенными крепостями, местные крупные землевладельцы прислали для этого крайне малое количество крестьян-«деловцов». Подобный саботаж работ в окрестностях Лебедяни привел к радикальной мере – конфискации местных крестьян у таких крупных собственников, как кн. А. Н. Трубецкой, вдова кн. Д. М. Пожарского, Чудов и Новоспасский монастыри, и поголовному переводу их в драгунский строй (т. н. сокольские и добренские драгуны)[22]. В 1651 г. в Добром городище и Сокольском острожке по спискам числилось 1755 драгун, отданных под команду и для обучения нововыезжего подполковника Ягана Гундертмарка (в православном крещении Христофора)[23]. 

В том же 1646 г. в драгуны было зачислено все население обширной Комарицкой волости, до того принадлежавшей к дворцовому ведомству. К 1653 г. в ней числилось 5551 драгун из местных крестьян, из 14-тысячного мужского населения (прочие составляли людской резерв поселенных полков). Драгуны были расписаны на 3 полка, в каждом из которых, из-за скудного количества начальных людей, насчитывалось всего по 6 рот, по 300 и более человек в каждой. Впрочем, это вполне отвечало нуждам обороны обширного Севского уезда[24]. К 1651 г. севскими драгунами командовали 64 человека «кормовых начальных людей», во главе с 4 майорами – похоже, каждый из них возглавлял ратных людей отдельного стана Комарицкой волости. По выработанной уже традиции, на все сержантские и капральские должности были назначены комаричане, служившие передаточным звеном между иноземными офицерами и рядовыми драгунами.   

Подобным же образом были организованы полки на Северо-западе России – в Заонежских погостах и Сомерской волости. С этой целью в (166) 1648-49 гг. в казну был отписан Ильинский Олонецкий погост и прочие митрополичьи вотчины, а 17 заонежских погостов образовали Олонецкий уезд, с центром в основанном тогда же, в 1649 г., городе Олонце. Вскоре к ним причислили и все 7 малонаселенных лопских погостов.

К 5 июля 1649 г. в 6 заонежских и 3 лопских погостах переписали все способное к солдатской службе мужское население, распределив его между двумя новоприбывшими полковниками – шотландцами Александром Гамонтоном и Мунком («Мартыном») Кормихелем. Первому подчинялась территория, на которой проживало 5482 человека (включая весь обширный Олонецкий погост), а второму – 2420 человек; впрочем, впоследствии это соотношение могло измениться[25]. Во всяком случае, оба полковника располагали равным количеством начальных людей. В военное время половина заонежских солдат должна была выступать в поход, тогда как остальные несли службу в «острожках» по обороне границы. В мирное время проживавшие в центрах своих погостов начальные люди проводили у них интенсивное обучение солдатскому строю, зимой чуть ли не повседневно, а с весны, с началом полевых работ – переменяя неделями. Причём солдат учили не только «полному солдатскому» или драгунскому строю, но и «фетиль делать и варить».

Иноземцы, посланные в Карелию в 1649 г., уже имели за плечами богатые навыки обучения ратных людей: большинство командовали солдатами и драгунами под Смоленском и в южных полках, а некоторые даже послужили в Тульском драгунском строе. Каждый заонежский полк, по первоначальным росписям, включал в себя набор штатных офицерских должностей на 8 рот – не удивительно, что через несколько лет некоторые капитаны и поручики сообщали, что обучили «полному солдатскому строю» от 200 до 430 человек[26]. Такое положение в целом сохранялось до конца 1653 г. В полку М. Кормихеля изначально состояло несколько офицеров драгунского строя, которые сформировали в некоторых погостах драгунские роты. Оба полка, половиной своего состава, приняли участие в подавлении Псковского восстания 1650 г.[27] и таким образом к началу русско-польской войны уже имели некоторый походный и даже боевой опыт.

Осенью 1649 г. в солдаты было записано и мужское население Сомерской волости и Старополья – стратегически важного участка (167) русско-шведской границы, вклинившегося в шведские владения на равном расстоянии от устья Невы и от Нарвы. Сюда из Новгорода издавна присылался особый воевода, в обязанности которого теперь вошла организация полка «нового строя». В волостной центр прибыло солдатское снаряжение на тысячу человек (на 10 рот) и всего семеро начальных людей из иноземцев. По переписи в 656 дворах оказалось 2092 годных к службе мужчины, однако, при норме службы один, максимум два человека со двора, полк не достигал тысячного состава. В итоге, было сформировано всего 5 рот, по 160 – 180 человек в каждой; командовал сомерскими солдатами подполковник: в 1649 г. Индрик Фанзарнен, а с ноября 1653 г. – Иван Иванов сын Сван[28].   

Таким образом, на третьем этапе реформ была создана цепь драгунских и солдатских поселений милиционного типа, предназначенных для обороны протяженных участков западной и южной границы. В действительную полковую службу было записано почти 20 тысяч солдат и драгун, не считая значительных резервов в виде родственников служилых людей. Вместе с тем, стала ощущаться острая нехватка кадров начальных людей, что, несомненно, отражалось на качестве обучения рядового состава. С целью ликвидации этого недостатка правительство Алексея Михайловича сняло запрет на прием новых военных специалистов с Запада, действовавший после Смоленской войны, приступило к активной вербовочной кампании за рубежом, а также озаботилось созданием училища по подготовке национальных офицерских кадров.

Пополнение офицерского корпуса.

 Успешной вербовочной кампании на Западе способствовали благоприятные военно-политические обстоятельства: окончание Тридцатилетней войны, повлекшее за собой роспуск многих полков воюющих сторон, и поражение роялистов в Английской гражданской войне. Алексей Михайлович оказался единственным в Европе монархом, кто занял принципиально жесткую позицию по отношению к правительству Кромвеля, и это привлекло к нему симпатии «кавалеров»-эмигрантов. Для приема выезжающих иноземцев в Посольском и Иноземском приказах были выработаны принципы, позволявшие принимать только добротных специалистов и при этом не нанести урона «государевой чести». В частности, все новоприбывшие предъявляли имеющиеся у них патенты – свидетельства о службе, получаемые при увольнении; кроме того, они на практике должны (168) были продемонстрировать знание солдатского или рейтарского строя, причем экзамен принимал сам глава Иноземского приказа боярин И. Д. Милославский и наиболее доверенные иноземцы (И. Фанбуковен, А. Лесли, А. Краферт, Я. Бутлер)[29]. После этого в приказе определяли, в какой чин «годится» нововыезжий. При всей заинтересованности в офицерах высшего ранга, им не давали чина выше полковничьего: подобная участь постигла генерал-майоров Александра Лесли в 1647 г. и Рычерта Гипсона в 1651 г.[30] Характерно, что в отношении благонадежности нововыезжих наводились справки: так, в 1650 г. майору Якобу Вулсону (Ульфесу), приехавшему в столицу вместе с Я. Гундертмарком, в приеме на царскую службу было отказано – потому что «отец его изменил» Великому Государю (надо полагать, в Смоленскую войну)[31]. Однако, в целом, сомневаться в надежности старших офицеров, заинтересованных в сохранении своего честного имени, не приходилось, и многих из них утверждали в звании полковников царской армии даже при «выезде» зимой-весной 1654 г.^[32] – так что они нагоняли свои уже сформированные и обученные полки в самом начале кампании. 

Еще одним источником пополнения офицерских кадров стали конные роты «кормовых» и поместных иноземцев – помимо польских и греческой, к 1653 г. в этой службе состояло три роты «немцев» - Романа и Ефима Франзбековых и Володимера Фанвизина[33]. Имея опыт рейтарской службы (в Смоленскую войну), они вполне годились и для замещения средних командных должностей в пехоте. Профессиональная квалификация многих московских иноземцев повысилась после службы в полку рейтарского строя Исаака Фанбуковена, сформированного в 1649 г. для подготовки начальных людей из русских дворян и детей боярских: первых офицеров в свой полк Исаак отобрал из числа наличных «немцев» конной службы. Несомненное преимущество этого рода начальных людей (169) состояло в знании русского языка и реалий московского быта; в глазах правительства они были более надежными ввиду долгого проживания в России, а многие считались «иноземцами» лишь по происхождению, поскольку их предки выехали в Москву несколько поколений назад. Кстати, немалую долю младших офицеров, на уровне сержантов, барабанщиков и прапорщиков, составили их поспевшие в службу дети – иноземцы-«новики».                    

Национальный состав офицерского корпуса кардинально изменила подготовка двух тысяч русских рейтар в полку Исаака и Филиппа Альберта Фанбуковенов – в настоящей офицерской школе, аналоги которой существовали в то время во многих европейских государствах. Система преподавания, которой придерживался полковник Фанбуковен, являлась плодом классической к тому времени нидерландской военной мысли[34].  Рейтар с самого начала обучали не только конному, но и пешему, солдатскому строю «с мушкеты и с пики», чтобы через несколько лет они вполне могли занять командную должность в войсках и сами обучать своих подчиненных[35]. Некоторые из них в челобитных о пожаловании в начальные люди прямо указывали: «Которому ученью конному и пешему учен, и то ученье умею» (сын боярский Т. С. Неелов), «ученья конная и пешая с мушкеты и с пики умею» (сын боярский вязмитин Волжинский)[36]. В лице этих рейтар правительство в избытке получило кадры начальных людей для новых полков.

II. Формирование новых полков в 1653 – 54 гг.

Решение о войне с Речью Посполитой, окончательное принятое в марте 1653 г., вызвало к жизни довольно стройный и хорошо продуманный план развертывания новой полевой армии. Главная роль в нем отводилась совершенно новым полкам солдатского строя, чья служба должна была нести постоянный характер – в отличие от прежних «кормовых» или поселенных частей. Наличные кадры «старых солдат» и иноземцев привлекались для замещения командных должностей в новых подразделениях и скорейшего обучения многочисленных новобранцев. Для набора солдат по всем городам и уездам отправились «посыльщики» из дворян, которые при помощи местной администрации должны были переписать (170) новобранцев в особые книги и, по всей видимости, доставить их к месту формирования полков[37].

Костяк новых полков должны были составить служилые люди «по отечеству» - кандидаты на замещение всех низших командных должностей. Пехотная служба по старой традиции у дворян и детей боярских считалась «бесчестной», и чтобы преодолеть их сопротивление, царь Алексей Михайлович предпринял необычные меры. Тем, чьи «дети и братья и племянники», еще не верстанные ни в какую службу, запишутся в солдатский строй, он пообещал повышение в чине: городовым детям боярским – в дворовые, дворовым – в выбор, а выборным дворянам – «написать по московскому и по жилецкому списку»[38]. В случае же, если обнаружится уклонение новиков от солдатской службы – «и им впредь служилыми людьми не называться и в государеве ни в какой службе отнюдь не быть, а быть в землепашцах».

Основную же массу солдат должны были составить нетяглые жители страны: «которые не крепостные холопи и не пашенные крестьяне и которые в писцовых книгах не написаны». По обычаю делопроизводства того времени, в наказах дворян-«посыльщиков» подробно перечислялись все возможные категории этих людей: «На посадех и в слободах переписать у стрельцов, и у казаков, и у посадцких людей всех жилетцких людей детей и братью и племянников и зятьев и приимышей и половинщиков и всяких захребетников, и у всех людей дворников». Иными словами, переписи подлежали все, живущие в тяглых и слободских дворах, но не отмеченные в писцовых книгах и не несущие бремени государевой службы или посадского тягла – довольно многочисленная на то время группа населения («захребетники»).  По государеву указу, прибору в солдаты подлежала лишь половина из этих людей – остальных было велено оставить в домах, чтобы владельцы дворов, «видя такую государьскую милость, детей и братью и племянников у себя не таили и сказывали бы правду». Воеводы должны были «выговорить» всем новобранцам, «чтоб они к службе были хотны и во всем надежны на милость Божию и государьское жалование, а ныне им будет государево жалованье на платья и на корм по рассмотрению».

Сразу было намечено два основных центра новых формирований – Москва с окрестными уездами, где собирались полки для Государева (171) похода на Смоленск, и Белгородский разряд, чьи обширные людские ресурсы привлекались к комплектованию армии для службы в Малороссии. В Белгороде процесс возглавил старейший полковник царской службы Александр Краферт, который с помощью своих старых подчиненных и семисот «старых солдат» из местных жителей должен был создать четыре 2-тысячных полка солдатского строя – по 10 рот в каждом. Здесь формирование началось не позднее мая 1653 г., когда в упомянутые полки была отправлена партия мушкетов и коротких пик для обучения 500 начальных людей (урядников). В солдатский строй по 18 южным городам и уездам было взято 7929 «захребетников» и прочих родственников служилых людей; в частности, в Лебедянском уезде в эти четыре полка прибрали половину не записанных в службу родственников сокольских и добренских драгун[39].

Собственно для смоленского похода размеры будущей армии европейского образца определили летом-осенью 1653 г., когда началось формирование московских полков солдатского строя[40]. Поначалу эти полки назывались просто по номерам, то есть, их число было определено безотносительно к наличному числу полковников – скорее всего, исходя из некоей идеальной модели европейского войска. Во всяком случае, первоначальная номенклатура частей главной царской армии 1654 г. очень напоминает оригинальный состав армии «Новой модели» в Англии (по указу от 4 февраля 1645 г.):

род войск	армия «Новой модели»[41]	полки «нового строя»
пехота	12 полков (10 рот, 1200 чел.)	12 полков (10 рот, 1600 чел.)[42]
драгуны	1 полк (10 рот, 1000 чел.)	1 полк (10 рот, 1600 чел.)
кавалерия	11 полков (6 рот, 600 чел.)	6 полков (10 рот, 1000 чел.)
при осадном парке[43]	2 роты «firelocks», 120 – 130 чел.	1 полк драгунского строя (10 рот, 1000 чел.)

(172) Какое-то сознательное заимствование образца именно из английской армии 1645 г. представляется маловероятным, учитывая общее отношение в России к кромвелевскому режиму: скорее, в обоих случаях реформаторы вооруженных сил исходили из общих теоретических установок – конечно же, с учетом мобилизационных возможностей населения. Похоже, правительство имело в виду примерный расчет – 12 полков или 25 «шквандрон» (по 800 чел.) – это 20 тысяч человек, которых было вполне реально прибрать в солдатскую службу.

 Оба полка драгунского строя главной армии были сформированы из поселенных драгун, так что массовый прибор новобранцев производился только в 12 полков солдатского строя. Их костяк составили неверстанные дети боярские: на смотрах, проведенных в столице в августе-октябре 1653 г., в солдатский строй было определено более двух тысяч недорослей только из «старых» уездов, где проживали относительно знатные помещики (больше всего – из Рязани (435 чел.), Мценска (239 чел.), Костромы и Орла)[44]; эти дети боярские стали первыми кандидатами на замещение должностей урядников в полках, составив 10 % их личного состава. Кроме того, большое число новиков из «худородных» детей боярских было взято из уездов Польских городов (Курска, Воронежа, Ливен и др.). Остальных солдат прибрали из родственников и «дворников» служилых людей «по прибору» (стрельцов, городовых казаков, пушкарей и т. п.), посадских людей, а также служилых татар. В некоторых городах посадские люди добились освобождения своих родственников от набора и указа прибирать там лишь «вольных людей»[45]. Впрочем, на юге попытка довести полки до штатной численности за счет прибора вольных людей не увенчалась успехом, и пришлось зачислить в них местных «старых солдат». Таким образом, общей отличительной чертой нового формирования 1653 г. стал отказ от пополнения полков даточными. В этих полках даточные люди появляются только в 1655 г., а массовые наборы начнутся еще позже – в 1658 г.

Исключение составили «солдаты с Ваги» - даточные Устюжской четверти, в числе 3 тысяч человек, по норме один человек с четырех дворов, взятые с черносошного населения Важской земли. Из них сформировали два полка, по 1500 чел. (сверх упомянутых двенадцати), с тем, чтобы по сотне солдат «добрать на Москве»[46].

(173) Массовый наплыв в православную столицу иноземцев ратной службы сопровождался жестокими мерами патриарха Никона по соблюдению благочиния и максимальной изоляции «немцев» от русского населения. Осенью 1652 г. все кирхи Москвы были уничтожены, а семьи инославных в кратчайший срок переселены в т. н. Ново-немецкую слободу за Покровскими воротами («на Кокуй»); им было запрещено носить русское платье, принимать русских учеников и иметь русскую прислугу; в следующем году все поместные иноземцы, не принявшие Православия, лишались своих имений и переводились в разряд «кормовых» (т. е., служащих исключительно с денежного жалования). Среди прочих, подобная участь постигла полковников А. Лесли, А. Краферта и А. Гамолтона. Духовник царя Стефан Вонифатьевич полагал даже, что подобные меры вынудят перекреститься большую часть иноземных офицеров – впрочем, эти надежды не оправдались[47]. Как бы то ни было, знатные иноземцы, перешедшие в Православие накануне войны 1654 г., получили явное преимущество в служебном отношении: так, православные полковники были поставлены во главе первых по старшинству полков, преимущественно в главной армии, а офицеры среднего звена переводились в более высокие чины и назначались в заместители к «некрещеным» полковникам.   

В солдатском строе первый полк (полуторного состава) возглавил знаменитый «старший полковник» Авраам (Александр) Лесли, принявший крещение в 1652 г., за ним по старшинству следовали Алексей (Яган) Бутлер и Александр (Рычерт) Гибсон – интересно, что крестным отцом всем троим стал глава Иноземского приказа Илья Данилович Милославский, так что и «по отчеству» они превратились в «Ильичей». Старшим из двух драгунских полков командовал француз Антоний Алексеевич Грановский (Жан де Грон), крестный сын самого Государя. Кстати, и в кавалерии православные полковники заняли ведущее место: в Государевом полку Христофор Рыльский (у гусар) и баронет Василий «Ильич» Фан Дроцкий (у рейтар).

В остальных войсковых группировках к вероисповеданию начальных людей не относились с таким вниманием, а к полковнику Краферту в Белгородский разряд, по просьбе офицеров 4 полков, вообще направили находящегося на казенном довольствии пастора (впрочем, это уже имело (174) место в 1639 г.[48]). Но ко многим «некрещеным» полковникам были назначены заместители из новокрещеных иноземцев: например, 6 августа 1653 г. после приема у Государя только что принявший Православие капитан Петр Юрьев сын Лермонт был произведен в майоры полка Д. Краферта (войско кн. А. Н. Трубецкого), а галицкий помещик конной роты Романа Франзбекова Андрей Иванов сын Вод – в майоры полка М. Кармихеля (Новгородский полк В. П. Шереметева)^[49].

28 июля 1653 г. был проведен государев смотр полка Фанбуковена[50], после чего боярин Милославский, в присутствии старших полковников, произвел первые назначения лучших рейтар, «русских людей», в офицеры пеших полков. В каждый полк попало неодинаковое число «природных государевых холопов», как гордо именовали они себя в челобитных, но в главной армии их доля чаще всего достигала половины. Бывали и исключения: так, у Антония Грановского в первоначальной росписи полка русских людей не было вообще, и к лету в него было зачислено всего несколько человек кормовых детей боярских (в должности от сержанта до поручика); напротив, полковник нового полка Кашпир Яндер пожаловался, что «даны мне в полк урядники все русские люди», и ему невозможно руководить полком без толмача; по его списку, в полк было назначено несколько иноземцев «старого выезда»^[51].

Русские начальные люди направились и к Александру Краферту: с ноября 1653 г. в первых трех его полках числилось от 8 до 13 таких офицеров (в т. ч. по два капитана), а в четвертом, у Юрия Гутцына – по 5 капитанов и поручиков и 8 прапорщиков[52]. В декабре 48 капитанов и поручиков из рейтар прибыли в Комарицкую волость для перевода местных драгун в военное положение; из них сформировали 4 «шквандроны» по 12 учебных рот (по 110 – 120 чел.)[53]. Исключение в этом плане составили лишь заонежские полки, в которые по-прежнему посылались только иноземцы «старого выезда» (в т. ч. новики).

Солдатские и драгунские полки в походе 1654 г.

В состав главной армии, наступавшей на Смоленск, вошли полки солдатского строя «старшего полковника» Авраама Лесли, полковников (175) Алексея Бутлера, Александра Гипсона, Франца Траферта, Ариста Фамендина и Кашпира Яндера (важский)[54]. В Брянск, с боярином кн. А. Н. Трубецким, направились остальные восемь московских солдатских полков: Данилы Краферта, Юрьи Вена, Германа и Миколая Фанстаденов, Александра Барклая, Якова Флека, Елисея Цыклера и Андрея Гамолтона (видимо, важский). Все они насчитывали по 1600 солдат, за исключением полка Лесли (2400 чел.).

На Белгородской черте находились полки Александра и Ягана Крафертов, Джона Лесли и Юрьи Гутцына, по 2 тысячи рядовых и урядников в каждом. Из них последний, Гутцына, уже в марте 1654 г. вошёл в состав царского гарнизона в Киеве, а остальные весь год находились на Белгородской черте, и лишь в декабре с войском боярина В. Б. Шереметева были направлены в Малороссию на помощь гетману Б. Хмельницкому.

Большая часть поселённых драгунских частей также приняла участие в войне, начиная с 1654 г. Полк «тульского драгунского строя» (568 чел.)[55] Р. Корсака вошёл в состав армии В. Б Шереметева. Из всех драгун царского войска только тульские несли полноценную конную службу (в отношении «сторож» и разъездов)[56] – прочие же представляли собой снабжённую лошадьми мушкетёрскую пехоту. Севский воевода, выбрав из 5600 комарицких драгун 1500 «лутчих людей», отправил их в столицу в апреле 1654 г. В Москве они составили полк под командой нововыезжего француза, полковника Клавдиуса Францискуса Рекольдина Деспевиля[57]. Этим хорошо обученным драгунам доверили сопровождать конницу Государева полка.

Остальные 4100 комаричан были расписаны на три 10-ротных полка под командой полковников-иноземцев Ягана Гевиша Фанговена, Вилима Елизарьева сына Эглина и Вилима Иванова сына Алента[58]. В мае 1654 г. все эти полки двинулись на Украину с воеводой А. В. Бутурлиным и соединились с Хмельницким под Фастовым, а в 1655 г. приняли участие в битве под Охматовым и в походе армии В. В. Бутурлина на Подолию и южную Польшу.

(176) Для сопровождения Большого наряда во главе с боярином Ф. Б. Долматовым-Карповым весной 1654 г. был специально сформирован полк драгунского строя из городовых казаков, численностью в 1000 человек (10 рот)[59]. Его первым командиром стал принявший Православие француз Жан де Грон, московский дворянин Антоний Алексеевич Грановский, признанный правительством военный инженер[60]. Полк отличался большим количеством строевых офицеров инженерно-артиллерийской специальности, а также особым инженерным корпусом «начальных людей опроче полку у вымыслов», который способствовал действиям тяжёлой артиллерии и прочим осадным работам.

Наконец, на северном направлении боевых действий (Новгородский и Псковский полки) пехоту «нового строя» в 1654 – 55 гг. составили исключительно поселённые солдаты и драгуны заонежских погостов и сомерской волости. Из заонежцев на службу были вызваны все солдаты и драгуны в числе 8 тысяч человек, однако, половину из них после смотра отпустили обратно. В итоге, в полках Мартына Кормихеля и Александра Гамолтона осталось примерно по 2 тысячи, а в ротах – всего по 70 – 80 солдат. По старому обычаю, оба полка делились на большое число «шквандрон», по нескольку рот в каждой[61]. При этом, несколько рот из полка Кормихеля (всего до трети состава) несли драгунскую службу[62]. В отличие от них сомерский полк подполковника Ивана Свана, находившийся гораздо ближе к театру военных действий, выступил в поход в полном составе, имея в роте по 160 чел. и более. Все три полка вошли в состав Новгородского полка боярина В. П. Шереметева, и только пятую роту сомерских солдат оставили во Пскове [63].

 В итоге, уже в 1654 г. в действующую армию вошёл 21 полк солдатского строя и 6 полков драгун, в общей сложности 40 тысяч чел. (177) Кроме того, в резерве осталось около 3 тысяч поселённых драгун на южной границе (в т. ч. полк Х. Гундертмарка) и до 6 тысяч солдат в Карелии (в т. ч. новый полк Томаса Краферта)[64]. На далёком Северном Кавказе, в Терках, находился полк солдатского строя полковника Якова Урвина, сформированный весной 1653 г. в ведении приказа Казанского дворца[65]. События 1653 – 54 гг. стали одним из важнейших этапов российского военного строительства XVII в., положив начало твёрдому преобладанию регулярной пехоты в составе действующей армии, а также к созданию офицерского корпуса из русских дворян и детей боярских. Именно полки, созданные или доукомплектованные в 1654 г., стали тем костяком, который вынес на себе основную тяжесть походов, осад и боёв русско-польской войны 1654 – 67 гг. и конфликта со Швецией 1656 – 58 гг.

III. Преобразования пехоты «нового строя» в 1655 – 58 гг.

Московские полки солдатского строя.

Уже по окончании Первого Государева похода правительство было вынуждено спешно решать проблемы восполнения потерь и увеличения численности регулярной пехоты. По сообщению шведского резидента И. де Родеса, зимой 1654 – 55 гг. был объявлен новый набор 20 тысяч человек, который принёс определённые результаты, несмотря на моровое поветрие конца 1654 г.[66] По разным данным, в течение 1655 г. в московские солдатские полки поступили «казачьи дети и захребетники» с Симбирской засечной черты, новоприборные дети боярские и «вольные охочие люди»[67], даточные с относительно локальных территорий (с Вятки и разного рода слобод, возможно, дворцового ведомства)[68] и даточные из (178) инородцев (татар, мордвы и черемисы)[69]. К 1656 г. в полках появляются и даточные различных помещиков и вотчинников[70].

Новый набор позволил сформировать, видимо, ещё четыре солдатских полка. Некоторые из них приняли участие в походе 1655 г., двигаясь в «воеводских полках» со старыми, испытанными частями; причём, отдельные пополнения продолжали нагонять своих офицеров и урядников даже за Минском: в конце августа там прошли партии «танбовских казачьих детей и захребетников» (300 чел.) и «из Нижнего Ломова казачьих детей» (600 чел.)[71]. С окончанием похода новые части в первую очередь привлекли к гарнизонной службе в полосе военных действий. В частности, в Смоленске с сентября 1655 г. работали над укреплениями («копали ров») 1500 вятских солдат, а черемисы и мордва в то же время усилили полки виленского гарнизона[72]. «Важский» полк К. Яндера, хоть и участвовал в осаде Смоленска, в 1655 г. обеспечивал охрану и передвижение разделённого на части Большого Наряда. Таким образом, даточные, хоть и зачислялись в солдатский строй, по традиции в первую очередь привлекались к инженерным работам (как прежняя «посоха»). В «урядники» в новоприборные полки выделялись солдаты из «старых полков» (в первую очередь, А. Лесли)[73]; при этом далеко не все опытные полки в походах 1655 и 1656 гг. были пополнены новобранцами до первоначальной численности.

Доскональное изучение «родословий» созданных в 1654 г. и впоследствии полков затрудняет частая смена полковников, по именам которых они назывались. Так, уже после 1654 г. из списков исчезают полковники Юрий Вен[74], Александр Барклай[75], Яков Флек. Арист Фамендин в (179) июле 1654 г. стал командовать полком рейтарского строя, поменявшись местами с Ф. А. Фанбуковеном[76] (возможно, раненым в бою под Колодней). Подобные перестановки продолжались и в дальнейшем, например, в связи с известным драматическим моментом осады Риги 1656 г., когда изменили, перебежав к шведам, два офицера-иноземца. В полку Г. Фанстадена был раскрыт целый заговор, и в смоленскую тюрьму посадили ещё трёх «хотевших изменить» иноземцев (капитана, капитан-поручика и поручика). В этих условиях полковник срочно подал прошение о переводе его «по собственному желанию» в Астрахань на место полковника Я. Урвина[77], сдав командование подполковнику Василию Кунимгану.

Уже с 1653 - 54 гг. у московских солдатских полков существовало старшинство, которое выражалось в размере денежных окладов их начальных людей. Только полк «старшего полковника» (Лесли) отличался ещё и большими размерами. К декабрю 1654 г. Аврам Лесли стал именоваться «еноралом и старшим полковником»[78], и через год, в конце Виленского похода, это звание получило реальное наполнение. К ноябрю 1655 г. его полк, вошедший в смоленский гарнизон, был ещё удвоен по своему составу и пополнен до штатной численности 30 рот – 4721 солдат, в т. ч. 858 детей боярских и 3863 вольных человека[79]. Таким образом, генерал возглавил три полка обычного состава, которые перед Рижским походом насчитывали около четырёх тысяч солдат. Часть этого соединения (15 рот) была оставлена в Смоленске под началом полковника Ефима Романовича Франсбекова[80]. Впоследствии оно также не покидало города целиком. Так, в конце 1658 г. в поход на Мстиславль из «пешего салдатцкого строя генералова полку Аврамова Лесли да Ефимова полку Франзбекова» были выделены два 7 - 8-ротных «полка» подполковников Богдана Шварта и Ивана Лесли (последний включал в себя (180) «первую генералову роту»)[81]. Интересен выбор командующих этого важнейшего на смоленском направлении соединения: представители знатных рыцарских родов Лесли и Фаренсбахов заслужили высочайшее доверие и служебными заслугами, и переходом в Православие.

Под Ригой в царский стан явилась группа офицеров-роялистов с рекомендациями от изгнанного английского короля Чарльза II. Возглавляли их «генерал-порутчик» Томас Далиель и «генеральный майор» Вилим Дроммонд, которым Алексей Михайлович вручил командование над бывшими полками, соответственно, Франца Траферта и Алексея Бутлера[82]. После снятия осады, когда пехота была распределена гарнизонами на всей завоёванной территории, генерал (в смысле «полного» генерала) А. Лесли разместил свой «генеральский» полк в Смоленске, Т. Далиель – в Полоцке, а В. Дромонт – в Царевиче-Дмитриеве (к 1660 г. – также в Смоленске). В 1663  г., когда А. Лесли умер, на его место перевели из Полоцка Т. Далиеля, на ступеньку выше поднялся Дромонт (став «генерал-лейтенантом»), а новым генерал-майором назначили Данилу Краферта[83]. Таким образом, под Ригой система старшинства полковников регулярной пехоты была дополнена новыми генеральскими должностями; что очень важно, отныне она перестраивалась от принципа вероисповедания командиров к принятой на Западе чиновной лестнице. Собственные полки новых генералов, так же, как и соединение Аврама Лесли, напоминали бригады европейского образца, будучи составленными из нескольких полнокровных «шквандрон». Кроме того, в отдельном полевом войске генерал обладал старшинством над всеми пехотными полковниками-иноземцами, и на него в первую очередь возлагались инспекторские функции, то есть наблюдение за устройством и обучением их частей[84].

Помимо бригады А. Лесли, в походе 1656 г. приняли участие следующие полки: А. Бутлера (В. Дромонта), А. Гипсона, Ф. Траферта (Т. Далиеля), Д. Краферта, Андрея Гамолтона, Г. Фанстадена (181) (В. Кунимгана), Я. Ронорта, Е. Цыклера, М. Фанстадена (И. Андерсона Лукса). Несмотря на некоторое пополнение даточными людьми, большинство полков не достигало тысячного состава^[85]. В гарнизонах остались:

в Вильне – полки Юрья Инглеса (с ноября – Ф. Отфелдера) и Юрья Англера;

в Ковне – полк Юрья Закса.

в Борисове и Менске – полк Томаса Бели^[86];

в Могилёве – полк Юрья Кита;

в Шклове – полк Кашпира Яндера;

в Новом Быхове – полк Адама Гохварта;

в Смоленске – полк Ефима Франзбекова^[87].

При возвращении из-под Риги Алексей Михайлович сохранил основу походного войска, не оставляя поначалу планов повторить свой Государев поход в следующем году. Только полк Василия Кунимгана был отослан в Вильну, остальные же зимовали вдоль боевой коммуникации по Западной Двине. В Царевиче-Дмитриеве у воеводы А. Л. Ордина-Нащокина остался полк генерал-майора В. Дроманта, а в Борисоглебове – одна рота полка генерала А. Лесли. Прочие солдатские полки были отведены в Полоцк, Витебск, Смоленск, сохранив на некоторое время былую принадлежность к Государеву и «боярским» полкам. Лишь изменение политического курса, решение «приводить шведов к миру» (в начале 1657 г.) положило конец участию в этой войне большей части московских солдатских полков.

Московский государев выборный полк солдатского строя[88].

При отступлении от Риги Алексей Михайлович принял решение создать в столице постоянную гвардию из пехоты нового типа. С этой целью уже с осени 1656 г.[89] из московских полков солдатского строя (182) действующей армии начали «выбираться» лучшие, самые «добрые» по службе рядовые и урядники, которые к следующей весне составили т. н. «Московский государев выборный полк солдатского строя» полковника Аггея Алексеевича Шепелева. Принципиально новым в характере этого подразделения стало то, что «выборные солдаты» считались уже в полной мере овладевшими всеми «премудростями солдатского строя», а потому вполне боеспособными автономными единицами. За это говорит факт отсутствия в полку каких-либо иноземных офицеров: эти дорогостоящие для казны инструкторы были востребованы в действующих частях, где постоянно шло обучение новых пополнений. Во главе полка был поставлен опытный администратор (а не боевой командир)[90], которому самому, при помощи аппарата приказа Устюжской четверти, пришлось долгое время заниматься всем спектром вопросов «выбора» солдат, выдачи им жалования, устройства на житьё и разнообразного снабжения. Вопрос же с начальными людьми полка стали решать только летом 1657 г., и их кадры были составлены из русских детей боярских рейтарского строя, прошедших, по идее, школу И. Фанбуковена и Государевы походы 1654 – 56 гг.

Причём, поначалу в каждую роту назначили по одному или два офицера, поручика или прапорщика, а сами они насчитывали по 100 рядовых, приближаясь к структуре стрелецкой сотни. Полк состоял из двух «тысяч» (полковника и подполковника), а каждая «тысяча» - из двух «шквадрон» по 5 рот: аналогично этому, первые по старшинству московские стрелецкие приказы того времени являлись «тысячными», причём первой половиной командовал «полковник и голова», а второй – «полуголова»[91]. Вообще, весь процесс формирования, должно быть, напоминал «выбор» «лутчих стрельцов из пищалей», проведённых после второго Государева Казанского похода Ивана Грозного в 1550 г. – на традиционность выборного полка указывает и его причисление к «московским», как высших дворянских чинов, привилегированных стрельцов и пушкарей.

Лучшие бойцы отбирались в полк из солдат всех сословий, но предпочтение, всё же, отдавалось кормовым детям боярским: к концу июля 1657 г. из 18 рот первые восемь были полностью укомплектованы служилыми людьми «по отечеству», тогда как в армейских полках эта (183) пропорция была несравненно ниже[92]. Таким образом, значительная часть детей боярских, прошедших походы 1654 – 56 гг., была заслуженно переведена в разряд «выборных солдат»: в армейской пехоте служилые «по отечеству» остались лишь в качестве небольшого костяка старых полков, в основном на урядничьих и младших офицерских должностях. В этом плане создание Выборного полка стало следующим этапом политики царя Алексея Михайловича по повышению авторитета пешей солдатской службы в очах знатного служилого сословия, политики, столь энергично начатой указом августа 1653 г.

«Шквадроны» Первого московского выборного полка выступили в боевой поход лишь осенью 1658 г., когда возникла первая реальная угроза царскому владычеству в великом княжестве Литовском. Это ещё раз указывает на то, что по окончании Рижского похода 1656 г. война со Швецией превратилась для России во второстепенный конфликт, решать который доверили местным силам Новгородского разряда.

Драгуны главной армии.

В отличие от солдатских полков, драгунские части главной армии регулярно отпускались домой, что было связано с поселённым характером их комплектования и снабжения. Так, комарицкий полк был временно распущен в конце 1654 г., и в сентябре 1655 г. его вновь планировалось отпустить с наступлением зимы (что не удалось осуществить в полной мере из-за нехватки гарнизонной пехоты)[93]; 30 октября 1655 г. до «благовещенского срока» поехали по домам и бывшие драгуны Грановского[94]. Нередко драгуны в массовом порядке дезертировали сами, чего не случалось ещё у солдат: так, в течение сентября 1656 г. полностью сбежал со службы новый полк Ф. Отфелдера[95], видимо, изголодавшийся в разорённой Вильне. Это сближало драгун с дворянской конницей, причём с беднейшей и наименее «честной» её частью.

Летом 1656 г. комарицкий драгунский полк вновь вошёл в состав Государева полка и под командой полковника Вилима Алема (Алента) (184) принял участие в Рижской походе[96]. Что же касается драгун Грановского, то уже в 1655 г. они были выведены из состава Большого Наряда, оставленного в Орше, а самого Грановского отправили на воеводство в Уфу (возможно, за рану), где он и скончался около 1657 г.[97] Команду над его полком передали пресловутому полковнику К. Деспевилю и большому числу офицеров из «русских людей» - видимо, бывших начальных людей севских драгун. Уже испытанных в боях драгун направили в авангардные части, формально включив их в состав Государева полка (то есть, вместо комаричан). В конце 1655 г. Деспевиля временно отпустили во Францию, и в Рижском походе 1656 г. полк принял участие под командой полковника Христофора Юнкмана – в составе авангарда С. Л. Стрешнева, а затем Большого полка Я. К. Черкасского.

К 1656 г. в главную армию вошли ещё две драгунские части. Полк Фёдора Отфелдера (Hotfelder) в июле 1656 г. отправился из Полоцка в Вильну^[98] для охраны «великих послов» на переговорах с поляками, и находился там до осени. Для сопровождения Большого Наряда был создан временный полк Томаса Бели, костяк которого составили дворцовые солдаты из вотчин умершего в 1654 г. боярина Н. И. Романова (из Романова городища, Скопина, Муромского уезда)^[99]. Впрочем, в документах его бойцы ещё редко называются драгунами, а в основном проходят как солдаты[100]. Численность этих частей была невелика: у Отфелдера изначально состояло всего 733 чел.; полк Бели, похоже, сначала достигал тысячного состава, но к концу похода в нём осталось всего 500 чел. ^[101]

По окончании Третьего Государева похода всех драгун распустили по домам, а на следующий год вызвали в армию лишь старые части. Полк Х. Юнкмана (1000 чел.) вначале предназначался для охраны посольского съезда в Борисове[102], но затем, после поражения М. В. Шереметева от шведов под Валками, был спешно переброшен под Псков. В составе Псковского полка кн. И. А. Хованского драгуны Юнкмана (185) приняли активное участие в походах 1657 – 58 гг., а после заключения перемирия отправились домой[103]. Комарицкие драгуны, теперь под командой полковника Ягана Фанговена, в 1657 г. были направлены в Полоцк, по-прежнему в состав Государева полка[104]. Полковая служба иных поселённых драгун в Литве возобновилась в 1658 г., с походом боярина кн. Ю. А. Долгорукова[105].

Полки Новгородского разряда.

Новгородскому разряду (военно-административному округу), включавшему в себя земли новгородских пятин, Псковского, Великолуцкого и нескольких других уездов, в кампаниях 1654 – 58 гг. отводилась особая роль. Он граничил с северными и северо-западными окраинами великого княжества Литовского, с Остзейскими провинциями Шведского королевства и Финляндией, и русское командование в полной мере пользовалось выгодами такого стратегического положения. В частности, в конце 1655 г. совершенно свежий Новгородский полк прикрывал отход основных царских войск из Литвы и даже совершил зимний поход на Брест, а в 1656 г. отдельные его отряды успешно атаковали беззащитные границы Швеции в Ижорской земле и Карелии. С конца 1656 по 1658 гг. на плечи ратных людей Новгородского разряда была возложена почти вся тяжесть русско-шведской войны.

В 1654 – 55 гг. в Заонежье за счёт записи в солдаты населения новых погостов было сформировано два новых полка по 2 тысячи человек - Томаса Краферта и Ирика Андерсона Лукса. Первый успел принять участие в конце кампании 1654 г., и в марте 1655 г. был передан на Олонце под команду полковника Томаса Гейса[106]; второй появился весной 1655 г. По распоряжениям, отданным перед отходом царской армии из Литвы, полк Т. Гейса распределялся на зиму в гарнизоны Полоцка, Дисны и Велижа, а И. Андерсона – в Витебск (с октября – в Ковну)[107]. Состав (186) «старых» полков – М. Кормихеля и А. Гамолтона – по идее, должен был полностью поменяться «другой половиной» солдат, явившихся на смотр еще в 1654 г., однако уже в 1655 г. появились нарушения этого порядка, когда олонецкие воеводы «за посулы» оставили многих поселённых солдат дома, вновь выслав на службу ветеранов[108].

Особенностью устройства солдатских полков Новгородского полка, выступивших в боевой поход 1655 г., стал перевод их в драгунский строй. Грядущая кампания не требовала уже долговременных осадных работ – напротив, для активных боевых действий дворянская конница нуждалась в мощной огневой поддержке. По нормам европейско­го военного искусства того времени, драгуны являлись своего рода «чернорабочими войны» и, одновременно, «универсальными солдата­ми». В их обязанности входило, сопровождая конницу в походах, осуществлять фуражировку, строить лагерь, рубить дрова, нести ка­раульную службу, расчищать дороги, наводить мосты и т.п.[109] Осенью 1655 г. новгородские дворяне уже прекрасно понимали их предназначение, жалуясь, что «пришед на болото, ...больше десяти верст шли в один конь, а боярин и воеводы наперед пеших людей не посылали... (Драгунов не послал наперед, а кричял на Петра Непейцына,  что пошлю наперед)», причём воевода опровергал это: «В которых местах были ре­ки и болота,  ...посылал наперед себя, для мостового дела, голову Петра Непейцына с сотнею,  а с ним драгунов 100 человек»[110]. В приведённых отрывках речь шла о полках Мартына Кормихеля (заонежском) и Ивана Свана (Сомерской волости), полностью переведённых в драгунский строй в 1655 г.[111] Бедственный брестский поход привёл к большим потерям в их личном составе и снаряжении, что вызвало их реорганизацию, смену погибших полковников и обратный перевод в солдатский строй.

При подготовке к войне со Швецией было на­мечено мобилизовать уже пять полков заонежских и полк сомерских солдат; при этом впервые, за счёт зачисления «новиков» и офицеров «из русских людей», они были полностью укомплектованы положенным штатом начальных людей[112]. (187) Старшему в новгородской пехоте полковнику Александру Гамолтону планировалось отдать под команду целую бригаду под наименованием «полк драгунского и солдатского строя» (наподобие «генеральского полка»), в составе трёх номерных 10-ротных «полков» (впоследствии 9-ротных), во главе с самим полковником (драгунский полк) и двумя подполковниками[113]. Полки Т. Краферта (бывший М. Кормихеля), Т. Гейса (бывший Т. Краферта) и И. Андерсона Лукса имели 10 ротный состав, а сомерский полк Ивана Камала – шестиротный[114]. Наконец, специально для действий в Карелии был вновь сформирован 10-ротный полк Вольтера (Володимера) Кормихеля, для чего на Олонец перевели начальных людей из бывшего полка Ф. А. Фанбуковена[115]. 

Трудности с комплектованием заонежских полков очень скоро откорректировали намеченный план. Началось всё со злоупотреблений олонецкого воеводы В. А. Чоглокова, который, по словам Гамолтона, «лучших солдат, кото­рым мочно в драгунах и с драгунскую службу их станет, Олонецкого погоста и окольных волостей моево полку», попытался оставить на Олонце у полковника В. Кормихеля, а во Псков выслал «новоприборных и которые погосты были у Мартына Кормихеля да у Томоса Краферта». Впрочем, к лету 1656 г. Чоглокова сменили, и новому воеводе Петру Пушкину было приказано всех драгун, которые есть, и опытных солдат 700 человек «отпустить» в полк Гамолтона^[116]. Но почти сразу же этот полк пришлось ослабить, отрядив почти 400 драгун с начальными людьми для прикрытия Ижорского рубежа; позже под Орешек отправилось и пополнение из 130 заонежских солдат[117]. Таким образом, к началу похода на Юрьев (15 июля 1656 г.) в полках насчитывалось всего 994 драгуна (А.Гамолтона) и 217 солдат (Т. Краферта)^[118]. Судя по спискам, полк Гамолтона весь считался драгунским^[119]. К началу августа пехоту кн. А. Н. Трубецкого всё же удалось усилить за счёт заонежских солдат из гарнизонов Полоцка и Ковны: полка Томаса Гейса (около 1000 чел.) и (188) упразднённого полка И. Андерсона Лукса, часть которого (до 400 чел.) поступила под начало Томаса Краферта ^[120].

После сдачи Юрьева Ливонского в его гарнизоне была оставлена тысяча заонежских солдат под командой полковника Томаса Гейса и начальных людей бывшего полка М. Кормихеля – Т. Краферта (Краферт вернулся к своему старому полку)^[121]. Остальные были отправлены не по домам, а на Олонец – впрочем, солдаты не согласились с такой переменой и «в полк» П. Пушкина не явились. Вновь созданный на Олонце полк Кормихеля силой в тысячу новоприборных солдат совершил летом 1656 г. поход на Корелу (Кексгольм), но без особого успеха; ввиду бегства по домам всех «старых солдат», лишь остатки этого полка обороняли Олонец до весны 1657 г.[122] Кстати, беглые солдаты не отсиживались в лесах: в те­чение всей войны они с другими крестьянами ходили за рубеж и разоряли шведскую сторону, зачастую вели серьезные бои, а зимой собирались в добротно отс­троенных острогах на границе, где, по их мнению, было надежней обороняться, чем в Олонце⁵⁴.

Следствие, проведённое в начале 1657 г. присланным из Москвы «высыльщиком» И. Дивовым, выявило нарушения в очерёдности высылки солдат на службу; впрочем, некоторые из них остались в гарнизонах Гродны, Друи и Динабурга по распоряжениям полковых воевод, которые не принимали во внимание необходимость их отпуска домой. Всего, вместе с полком в Юрьеве Ливонском и отрядами в нескольких ливонских замках, «осадную» службу несли 1340 заонежских солдат. Сверх того, на службу в Лавую (на границе Ижорской земли) летом было выслано 900 драгун и солдат (к концу года до 1130 чел.), а во Псков - из «самых лучших» 1008 человек драгун. Остальные годные к службе поступили в войско на самом Олонце, под началом офицеров полка Т. Краферта (400 драгун и 700 солдат ко 2 августа)[123].     

Таким образом, в 1657 г. Заонежье выставило на поля русско-шведской войны следующие части. Полк «солдатского и драгунского строя» Александра Гомолтона, прибывший в распоряжение псковского (189) полкового воеводы кн. И. А. Хованского в августе, и отпущенный по окончании похода в ноябре; начальные люди полка В. Кормихеля возглавляли драгун в Лавуйском полку А. Потёмкина; наконец, до 2 тысяч солдат и драгун полковника Краферта действовали в Корельском уезде[124].

В феврале 1658 г. олонецкий воевода получил задание выслать в разные полки 4535 солдат и дра­гун, но узнав о новой посылке во Псков или на Лавую, солдаты начали разбегаться. К А. Гамолтону вместо 2 тысяч отправили лишь 820 чел. (в т. ч. более 300 чел. из погостов полка Т. Краферта), да 300 в Лавую (вместо прежних 1100). В итоге, полк В. Кормихеля пришлось упразднить, направив его офицеров в другие части – благо, к тому времени в Новгородской земле был проведён новый солдатский набор[125]. 

Менявшаяся стратегическая ситуация в полной мере отразилась на участии в войне со шведами и полка Сомерской волости. В 1656 г. он, пополнившись за счёт прибора уже обученных «заставных солдат», принял участие в осаде Юрьева Ливонского (5 рот, 470 солдат); только шестая рота капитана Б. И. Шулепникова (100 человек) стерегла рубежи своей волости и Гдовского уезда, усилившись за счет местного населе­ния[126]. В конце 1656 г. полк вернулся домой, опять с новым командиром: погибшего под Юрьевым Ивана Камала сменил подполковник А. Гамильтона Еремей Валентинов сын Росформ, сын иноземца «старого выезду», служивший в Заонежье с 1649 г. (от чина капита­на)[127]. Вообще, во всей пехоте Новгородского разряда замещение вакантных мест ограничивалось, как правило, начальными людьми её полков: одной из причин этого была выплата им жалования из средств Новгородской четверти (по памятям из Иноземского приказа).  

По возвращении из-под Юрьева, сомерские солдаты обороняли волость, переменяясь по половинам, до лета 1657 г. Накануне лет­них боевых действий офицерский состав был пополнен до 23 человек (из «новиков»-иноземцев и полка А. Гамильтона), а штатный состав определили в 6 рот по 115 солдат[128]  К на­чалу августа одна половина полка во главе с Е. Росформом прибыла во Гдов и приняла участие в обороне города от (190) войск М. Делагарди, а другая осталась в Сомерской волости в отряде воеводы Данилы Неплюева. В январе-феврале 1658 г. сомерские солдаты под началом кн. Василия Солнцева-Засекина («товарища» воеводы Великого Новгорода) принимали участие в боях под г. Ямы, а с марта по апрель в составе полка кн. Хованского осаждали Нарву [129].

Активные боевые действия по всем западным и северным границам Новгородского разряда привели здесь к первым наборам даточных крестьян в солдатскую службу. Их прообразом стал сбор посадских людей и 200 дворцовых и монастырских крестьян Гдовского уезда (даточные по норме человека с пяти дворов), которые во второй половине 1656 г. были вооружены новыми мушкетами и усилили роту Шулепникова во Гдове. Через год, когда эти бойцы уже «разбрелись врознь, потому что деревни их и домы пожжены и разорены»[130], подобный же набор был объявлен на территории всех церковных и монастырских земель Новгородского и Старорусского уездов. Указом от 15 июня 1657 г. новгородскому воеводе было поручено «выбрать» там 5-го человека «с крестьян, бобылей, их детей, братьи, племянников, приемышей, подсуседников и захребетников», затем отдать в обучение начальным людям солдатского строя, воору­жить и отправить на границу между Ладогой и Олонцом уже в виде готовых полков[131]. Из-за слабости и злоупотреблений местной администрации собрать удалось всего несколько рот «новоприборных солдат»: записанные в «полк» полуполковника Ивана Водова в начале 1658 г. сражались под Ямой и Нарвой, ещё 2 роты этих «пятинных людей» были высланы в Ладогу. Как и в предыдущем случае со гдовскими крестьянами, новгородские даточные восприняли эту службу как временную, и по истечении нескольких месяцев разбежались по домам: у И. Водова из 400 чел. к 17 марта 1658 г. осталось всего 137, а на Лавуе к февралю не было уже ни одного «новоприборного» солдата[132]. По-видимому, здесь сказалось ещё и отношение к сбору этих даточных со стороны церковных властей, покрывавших своих крестьян. Однако срочно принятые меры принесли результаты, и уже в апреле 1658 г. в Лавуе находилось 10 рот, около 940 человек. Таким образом, ко времени фактического прекращения боевых (191) действий со шведами задача пополнения пехоты, ослабленной своеволием заонежских солдат, была успешно решена.

Параллельно был проведён набор с церковных и дворцовых крестьянских дворов Псковского и окрестных уездов, который также дал ощутимые результаты: уже в июне 1658 г. из этих даточных составились восемь рот полка А. Гамолтона (по 100 – 120 чел.), причём «новоприборные солдаты дворцовые роты полковника Александра Петровича Гамелтона», а также майора и одного капита­на, были уже разделены на капральства и имели из своей среды сержан­тов, барабанщиков и подзнаменщиков[133]. А к ноябрю 1658 г. в полку кн. И. А. Хованского, обеспечивавшем «посольские съезды» в Валиессари, насчитывалось 2300 «новоприборных солдат»[134]. Эти мероприятия стали частью новой программы пополнения армейской пехоты, начатой на территории замосковных и северорусских уездов в 1658 г. В Новгородском разряде очередные наборы состоялись весной 1659 г., в начале 1661 г. и т. п.[135]; впрочем, вплоть до 1666 г. наряду с частями из даточных видную роль здесь продолжали играть полки «старых драгун и солдат» из Заонежья и Сомерской волости – несмотря на серьёзные проблемы с их комплектованием[136].

IV. Влияние итогов и уроков русско-шведской войны 1656 – 58 гг. на строительство русской армейской пехоты.

Успешное решение всего комплекса задач, связанных с набором, снаряжением и снабжением полков солдатского и драгунского строя, подготовкой и наймом необходимого числа начальных людей, обучением новобранцев и выплатой государева жалования позволило правительству царя Алексея Михайловича уже к весне 1654 г. создать весьма многочисленную и боеспособную пехоту европейского образца. С её помощью в относительно короткий срок удалось овладеть Смоленском и большинством крепостей Белоруссии и обеспечить подавляющее превосходство над войсками противника в поле.

Для похода против шведов в 1656 г. было выделено около половины всей пехоты «нового строя»: в нём не приняли участия полки Белгородского разряда и Комарицкой волости, сражавшиеся ранее в Малой Руси (192) и южной Польше; сильные отряды были оставлены в гарнизонах от Смоленска до Ковны и Вильны. Кампания 1656 г. ярко выделяется успехами уже опытных полков русской пехоты, в первую очередь жестокими штурмами мощных укреплений Динабурга, Кокенгаузена, Кастерсканса (под Юрьевом) и успешными осадными работами под Юрьевом Ливонским. На исходе войны, в 1657 – 58 гг., формированиям солдат и драгун Новгородского разряда, с незначительными подкреплениями, также удалось обеспечить перевес над шведскими войсками Лифляндской и Финляндской армий. Успех полевых столкновений при Гдове и Лавуйском остроге (1657 г.)[137] свидетельствует о высоких боевых качествах этих полков.

Исследование выявило, что степень подготовки и опытности личного состава пехоты постоянно находилась в центре внимания командования. Одним из основных результатов всей истории развития «солдатского и драгунского строя» 1630 – 53 гг. стало создание многочисленных кадров «старых солдат», которые находились на учёте Иноземского и Разрядного приказов и при необходимости направлялись в новые полки в качестве урядников; в 1653 - 54 гг. они составили необходимый костяк пехоты действующей армии.  После кампании 1654 г. в походы стали отправляться, как правило, полки с боевым опытом, тогда как новонабранные оставались для охраны тыловых крепостей или других подобных служб (например, при Наряде). В пехоте Новгородского разряда такой порядок наблюдается в отношении не только целых полков, но и отдельных солдат, когда на направление главного удара направляются уже хорошо обученные бойцы, а на второстепенные театры – новобранцы. Именно стремлением сохранить кадры лучших и опытнейших солдат по окончании Рижского похода 1656 г. было продиктовано создание Московского государева выборного полка солдатского строя; востребованность подобных бойцов в Новгородском разряде заставляла вплоть до 1666 г. прибегать к наборам на службу «старых солдат и драгун» Заонежья и Сомерской волости, несмотря на их особую склонность к «бегству из полков».

Целенаправленная и продуманная работа проводилась и в отношении начальных людей пехоты. При развёртывании армии в 1653-54 гг. главные усилия были направлены на повышение благонадёжности офицерского корпуса и создание долговечных собственных кадров из молодых дворян и детей боярских. В отношении иноземцев наблюдается эволюция от повальных кампаний по переводу их в Православие к более взвешенному (193) подходу, исходя из происхождения и компетентности[138]. В результате, были полностью исключены какие-либо случаи измены или своеволия со стороны старших начальных людей, а среди младших офицеров их были буквально единицы. О верности знатных иноземцев, «отеческих детей», свидетельствуют их потери на полях битв: достаточно упомянуть бои и шанцевые работы 1656 г. под Юрьевым Ливонским, в ходе которых погиб один командир полка (сомерский подполковник И. Камал) и было ранено трое: А. Гамолтон, Т. Гейс и Д. Фонвизин (рейтарский)[139].

Направление в действующую армию подготовленных младших офицеров «из русских людей», по замыслу правительства, также усиливало их качество: в 1653 – 54 гг. такие капитаны, поручики и прапорщики появились практически во всех назначенных в поход пехотных частях. Эти начальные люди везде вводили единообразное тактическое обучение, усвоенное ими от полковника И. Фабуковена[140]. Исключение составили новгородские полки, которым поначалу отводилась второстепенная роль – зато при подготовке боевых действий против шведов русские начальные люди отправились и в Заонежье, и в Сомерскую волость. Ещё одно исключение – полк Антония Грановского 1654 г. – связано с его недолгой инженерно-артиллерийской «специализацией», закончившейся в 1655 г. Логическим завершением всего процесса стало создание в 1656 – 58 гг. двух выборных полков, в рядах которых не было уже ни одного офицера-иноземца.

Объективная оценка боевых качеств русской пехоты середины XVII в. требует дополнительных компаративных исследований, в сравнении со штатами, снаряжением и тактикой аналогичных формирований Швеции, Речи Посполитой и западноевропейских государств. При этом необходимо исходить из реальной роли пехоты в армиях Восточной Европы того времени. В первую очередь – это средство осады и обороны крепостей и укреплённых лагерей: так, в 1658 г. решение о резком увеличении численности пехоты в Польше было принято Сеймом из необходимости возвращения многих захваченных шведами городов[141]. В скоротечных полевых боях главная роль принадлежала коннице, и роль пехотной огневой поддержки при этом отводилась драгунам, которые способны были её (194) сопровождать; пешие же полки входили в боевую линию лишь в случае генеральных сражений. Проведённое исследование позволяет сделать ещё один важный вывод: в отличие от польско-литовской и шведской армий своего времени, пехота русского войска с первого же года войны (1654 г.) принимает гораздо более значимое участие в полевых столкновениях. Причинами этого были не только многочисленность этого рода войск, но и слабость русской конницы, неприспособленной к прямым столкновениям с европейской кавалерией[142]. Впрочем, резкое увеличение удельного веса пехоты и полевой артиллерии для войны на Западе было традицией, ведущейся с 1570-х гг., когда войска Ивана Грозного впервые столкнулись с мощными наёмными армиями нового типа (Речи Посполитой и Швеции)[143]: правительство царя Алексея Михайловича лишь добросовестно воспроизвела этот принцип на уровне своего времени. 

Вообще, русская пехота оказалась настолько хорошо подготовлена к походу на шведов, что даже трудно говорить о каких-то уроках этого столкновения. В 1656 г. командование предусмотрело не только трудности сражений с опытным противником, но и позаботилось о максимальном снижении маршевых потерь своей ценных «старых» полков: поход до Риги и обратно солдаты и стрельцы проделали на вместительных стругах, заранее построенных в достаточном количестве и приведенных на Западную Двину[144]. Из-за стратегически невыгодной ситуации опытные части финской пехоты в 1656 – 58 гг. практически не выступали в поле из лифляндских крепостей, а саму Финляндию обороняли наспех собранные рекрутские подразделения[145]. Выводы о ценности пехоты западноевропейского типа, о необходимости сохранения её численности и боеспособности, а также создания «выборных» солдатских полков были сделаны по опыту всех трёх Государевых походов 1654 – 56 гг., т. е. войны и со шведскими, и с польско-литовскими армиями.

Пожалуй, в большей мере со шведским конфликтом можно связать создание, в конце 1658 г., новой инженерно-артиллерийской части в ведении приказов Тайных дел и Пушкарского – имеется в виду полк (195) солдатского строя инженер-полковника Миколая Бовмана (Баумана), прибывшего с датской службы с целым штатом начальных людей «огнестрельного» и «гранатного дела» («огнестрельщиков»). Ранее в ведомстве Иноземского приказа до 1655 г. уже существовал прообраз подобной части в виде полка Антония Грановского, и связь здесь скорее казуальная – Бовмана «со товарищи» удалось нанять на царскую службу благодаря военно-политическому союзу России и Дании, направленному против Швеции[146]. Впрочем, опыт борьбы со шведскими крепостями должен был подтвердить ценность инженерно оснащённого пехотного подразделения, специально предназначенного для осадных работ и «огненной стрельбы».

Заключение.

Исследование показало, что традиционные утверждения отечественной историографии обо всём «допетровском войске», как ополчении «землевладельцев разных названий», не имевших ни опыта, ни обученности[147], противоречат источникам. По степени продуманности своего устройства, систем строевой подготовки и комплектования, по единообразию организации и вооружения русская пехота «нового строя» в 1654 – 58 гг. вышла на хороший европейский уровень[148]. Уже тогда она была вполне «правильно устроенным», то есть регулярным войском[149], костяк которого (196) составляли хорошо обученные «старые» солдаты. Вообще, вопросам организации этих полков уделялось пристальное внимание, поиск оптимальной структуры пехоты вызывал продуманные последовательные преобразования, результатом чего стала явственная стройность, даже красота её устройства. В меньшей мере этот вывод правомерен в отношении милиционных формирований (особенно поселённых полков Новгородского разряда), которые оказались малопригодными к постоянной «дальней» службе в затяжной войне.

Огульным является и мнение о плохой подготовке офицерского состава полков «нового строя», который в массе своей справлялся со всем кругом возложенных на него задач; профессионализм отдельных его представителей позволял, с одной стороны, создавать в их ведении крупные пехотные соединения («генеральские полки») и доверять им инспекторские функции, а с другой стороны – формировать особые части инженерно-артиллерийской специализации.

Обобщающий очерк организации и численности пехоты «нового строя» создаёт основу для глубокого анализа военно-стратегических расчётов царского правительства в отдельные моменты кризиса 1654 – 60 гг. В частности, выясняется, что в Рижской кампании 1656 г. приняло участие вдвое меньше полков, чем предшествующем чаемом Государевом походе Алексея Михайловича «под Оршаву и Краков»[150]; больше половины солдат и драгун своей полевой армии царь оставил на страже Смоленска, черкасских и литовских городов и Белгородской черты. В то же время, заявления и самого царя, и государевых «великих послов» о готовности вести войну одновременно и с польским, и со шведским королями[151], не были пустым звуком: Русское государство располагало (197) боеготовой 80-тысячной полевой армией[152], которую могли ещё больше усилить десятки тысяч «черкас» гетмана Хмельницкого и полки «присяжной» шляхты. Сколь-нибудь равных сил не имели в тот момент ни шведский король[153], ни поляки[154]. Внешнеполитические успехи России в середине XVII в. были подкреплены небывалыми достижениями отечественного военного строительства и убедительными победами русского оружия.      

---

* Работа выполнена в рамках исследовательского проекта РГНФ № 06-01-00251а.

[1] См., например: Устрялов Н.Г. Русское войско до Петра Великого. [СПб, 1856]. С. 69, 70; Бобровский П.О. Переход России к регулярной армии. СПб; 1885. С. 11; Епифанов П. П. «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» (из истории военного искусства XVII в.) // Ученые записки МГУ. Кафедра истории СССР. М., 1954. Вып. 167. С. 85, 87, 90;  История Северной войны 1700-21 гг. М., 1987. С. 23 – 29.

[2] К примеру: «Русское войско... и в 3-й четверти XVII в. еще значительно отставало во всех отношениях от войск западноевропейских и особенно от шведских» (Голицын С.Н.  Всеобщая военная история новых времен в Восточной Европе и Азии: 1613-1740. Спб.,1878. С. 8).

[3] Бибиков Г. Н. Опыт военной реформы 1609-1610 гг. // Исторические записки. М., 1946. Т. 19. С. 3 – 16;

Курбатов О. А. Наемный корпус Делагарди на службе царя Василия Шуйского: Опыт внедрения нидерландской военной системы в России в начале XVII века // Цейхгауз. М., 2002. № 19 (3/2002). С. 4 – 6.

[4] Чернов А. В. Вооруженные силы Русского государства в XV – XVII вв. С. 137.

[5] Солдат полка Вилима Кита Микифор Иванов сын Гребенщиков (Гребнев), оставленный больным под Смоленском при капитуляции Шеина, вышел в Москву только в апреле 1634 г.; к 1654 г. он числился стрельцом и был направлен в полк А. Грановского как «подмастерье подкопного дела» - видимо, эти навыки он получил еще в 1632-33 гг. (Записные книги Московского стола // Русская историческая библиотека, издаваемая Археографическою комиссиею. Т. 9. С. 575; РГАДА.Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 867. Л. 365, 381; Ф. 396. Опись 1. № 42545. Л.1, 1 об.).

[6] Чернов А. В. Строительство вооруженных сил Русского государства в XVII веке (до Петра I). Диссертация доктора исторических наук. М.. 1949. С. 327 – 335, 368 – 370.

[7] О вооружении этого полка см.: Богоявленский С. К. Вооружение русских войск в XVI – XVII вв. // Исторические записки. М, 1938. Т. 4. С. 269, 270.   

[8] РГАДА. Ф. 210. Книги Московского стола. № 53. Л. 414; Полк был сформирован в связи нападением на Сунженский острог и угрозой Терскому городку со стороны дагестанских племён и Ирана (Бабулин И. Русско-иранский военный конфликт 1651 – 1653 гг. // Рейтар: Военно-исторический журнал. М., 2006. № 31 (7/2006). С. 6 - 33).

[9] Список составлен на основании перечня «старых солдат» только одного полка Ю Гутцына (1654 г.); возможно, он далеко не полон (РГАДА. Ф. 210. Столбцы Севского стола. № 157. Л. 183).

[10] Новосельский А. А. Дворцовые крестьяне Комарицкой волости во второй половине XVII в. // Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения в России. М., 1961. С. 70; Чернякова И. А. Крестьяне Олонецкого края в XVII веке: Диссертация кандидата исторических наук. Л., 1988. С. 133, 134, 152 – 155.

[11] Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. СПб., 1997. Т. 4. С.107 – 114.

[12] Landesdefension // Wörterbüch zur Deutschen Militär – Geschichte. Berlin, 1985. Bd. 1. S. 445, 446.

[13] De Gheyn J. Wapenhandelignhe van roers, musquetten ende spiessen... S’Grauen Hage, 1607;  Jacobi von Wallhausen I. Kriegskünst zu fuss. 1615. 

[14] Сташевский Е. Д. Смоленская война: Организация и состояние Московской армии. Киев, 1919. С. 23.

[15] Там же. С. 136.

[16] Акты о выездах в Россию иноземцев // Русская историческая библиотека. СПб., 1884. С. 153, 154.

[17] Bobiatyński K. Od Smoleńska do Wilna: Wojna Rzeczypospolitej z Moskwą 1654 – 1655. Zabrze, 2004. S. 14, 15.

[18] Резоны к переводу в драгунский строй «скудных» службой служилых людей приведены в опубликованных статьях заседания Боярской думы (Записки отделения русской и славянской археологии императорского Русского археологического общества. СПб., 1861. Т. 2. С. 375).

[19] Там же. С. 375.

[20] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 1118. Л. 61, 92, 93, 99.

[21] Чернов А. В. Строительство… С. 339, 348, 360, 361, 365-367.

[22] Davies B. Village into Garrison: the Militarised Peasant Communities of Southern Muskovy // The Russian Review. Vol. 51 / number 4 (October 1992). Ohio State University Press, 1992. P. 481 – 501.

[23] Чернов А. В. Строительство… С. 339 – 341, 360, 779; РГАДА. Ф. 210. Книги Московского стола. № 53. Л. 551, 564.

[24] Новосельский А. А. Дворцовые крестьяне Комарицкой волости…  С. 65 – 80.

[25] Чернов А. В. Строительство… С. 382 – 384.

[26] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 867. Л. 412 - 425.

[27] Олеарий А. Описание путешествия в Московию // Россия XV – XVII вв. глазами иностранцев. Л.. 1986. С. 390.

[28] Чернов А. В. Строительство… С. 385; Дополнения к Актам историческим. СПб., 1848. Т. 3. С. 231 – 238; Ф. 233. Оп. 1. № 70. Л. 34.

[29] «Перевод с галансково письма, что подал боярину Илье Даниловичу Милославскому рейтарсково строю полковник Исак фан Буковен…» // Российский архив. М., 1996. Вып. VI. С. 9 (комментарии А. В. Малова).

[30] Цветаев Д.В. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. М., 1890. С. 376; Чернов А. В. Строительство… С. 492; впрочем, Александр Лесли отличался званием «старшего полковника», полученным ещё перед Смоленской войной 1632 – 34 гг. (РГАДА. Ф. 233. Оп. 1. Л. 128 об., 130).

[31] РГАДА. Ф 210. Книги Московского стола. № 53. Л. 564.

[32] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 867. Л. 11 (К. Деспевиль), 150 (К. Яндер). 

[33] РГАДА. Ф 210. Книги Московского стола. № 53. Л. 374, 389, 404.

[34] «Перевод с галансково письма… С. 9 (комментарии А. В. Малова).

[35] Арсеньев Ю. К истории Оружейного приказа в XVII веке: Оружейничество боярина Г. Г. Пушкина (1647 – 1656 гг.) // Вестник археологии и истории, изд. Археологическим институтом. СПб., 1904. Вып. XVI. С. 159, 160, 164, 166 – 168, 170, 192.

[36] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 867. Л. 262, 330.

[37] Чтения в обществе истории и древностей Российских. 1902. Кн. 1 (200). Смесь. С. 10.

[38] Типовая грамота из Иноземского приказа по городам о наборе солдат (август 1653 г.) изложена в отписке с Тотьмы (Акты Исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. СПб., 1842. Т. IV. С. 189 - 191 (№ 70)).

[39] Davies B. Village into Garrison… P. 500, 501.

[40] В рамках данной работы удобнее принять такое название для полков солдатского строя, созданных для постоянной службы в составе главной царской армии в Белоруссии и Смоленске (начиная с 14 полков формирования 1653 – 54 гг.).

[41] Asquith S. New Model Army. Ldn., 1981. S. 4 - 9.

[42] За исключением полка А. Лесли, имевшего полуторный состав (15 рот, 2400 чел.).

[43] В обоих случаях прикрытие артиллерии было вооружено кремневыми ружьями, ввиду опасности для этой службы фитильных; многочисленность русского орудийного прикрытия объясняется, помимо прочего, большими размерами осадного парка (Государева наряда). 

[44] Чернов А. В. Строительство… С. 596; РГАДА. Ф. 27. Опись 1. № 86 Ч. 3. Л. 19 – 22.

[45] РГАДА. Ф. 233. Опись 1. № 70. Л. 99.

[46] Чернов А. В. Строительство… С. 795; РГАДА. Ф. 27. Оп. 1. № 86. Ч. 1. Л. 237.

[47] Орленко С. П. Выходцы из Западной Европы в России XVII века (правовой статус и реальное положение). М., 2004. С. 66, 81 – 83, 150, 151; Опарина Т. А. Полковник Александр Лесли и православие // Иноземцы в России в XV – XVII веках: Сборник материалов конференций 2002 – 2004 гг. М., 2006. С. 141 - 166.

[48] Чернов А. В. Строительство… С. 334.

[49] РГАДА. Ф. 210. Книги Московского стола. № 54. Л. 378, 380.

[50] Арсеньев Ю. К истории Оружейного приказа в XVII веке // Вестник археологии и истории… СПб., 1904. Вып. XVI. С. 192 (№ 39).

[51] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 867. Л. 354.

[52] Там же. Л. 284 – 295.

[53] Чернов А. В. Строительство… С. 852, 853.

[54] Солдаты важеня» упоминаются в полку К. Яндера в 1654 г. под Смоленском (РГАДА. Ф. 210. Столбцы Приказного стола. № 283. Л. 113).

[55] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Севского стола. № 153. Л. 123.

[56] Там же. Л. 287 (челобитная о службах), 375 (в росписи войск тульские драгуны числятся в разделе «ратных конных людей»).

[57] Деспевиль выехал на государеву службу 24 марта во Псков и прибыл из Посольского в Иноземский приказ 23 апреля ( РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 867. Л. 11).

[58] Чернов А. В. Строительство… С. 853; Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 864. Л. 418 – 428 (имена полковников – на конец 1655 г.).

[59] Ход формирования и состав полка подробно рассмотрен автором в работе: Полк Антония Грановского в походе 1654 г.: о положении иноземных специалистов инженерного и артиллерийского дела в русском войске // Иноземцы в России в XV – XVII веках: Сборник материалов конференций 2002 – 2004 гг. М., 2006. С. 316 – 335.

[60] Бакланова Н. А. Ян де Грон – прожектер в Московском государстве XVII века.//Ученые записки Московского института истории. М, 1929. Т. 4. С. 109 – 122.

[61] РГАДА. Ф. 141. Оп. 3. № 100. Л. 7 – 28.

[62] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Севского стола. № 157. Л. 218.

[63] Новосельский А. А. Очерк военных действий боярина Василия Петровича Шереметева в 1654 г. на Новгородском фронте // Новосельский А.А. Исследования по истории эпохи феодализма. М., 1994. С. 118, 129.

[64] Его формирование на Олонце было начато в самом конце 1653 г. (РГАДА. Ф. 141. Оп. 3. № 100. Л. 44, 126 об.; Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 867. Л. 662, 675, 676).

[65] РГАДА. Ф. 210. Книги Московского стола. № 53. Л. 414.

[66] Донесения Иоганна де Родеса о России середины XVII в. // Русское прошлое: Историко-документальный альманах. СПб., 2001. Кн. 9. С. 38, 41.

[67] РГАДА. Ф. 396. Оп. 1. № 42544, 42550.

[68] При выборе лучших солдат в конце 1656 г. в Первый выборный полк попали солдаты с Вятки (15-я рота), с Ваги (16-я рота) и слобод Ижевской, Шумовской, Тогаевской и нек. других поселений (18-я рота) (РГАДА. Ф. 159. Оп. 1. 1657 г. № 63. Л. 145 - 166).

[69] В отличие от повёрстанных в полки в 1653 – 54 гг., эти новобранцы перечислялись не как «солдаты», а как «татары», «мордва» и «черемиса» (Матерьялы для  истории медицины в России, Вып. 3. СПб., 1884. С. 679 – 694; РГАДА. Ф. 210. Столбцы Новгородского стола. № 164. Л. 248).

[70] Матерьялы для  истории медицины… С. 679 – 694.

[71] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Новгородского стола. № 164. Л. 96, 97 («высланы на государеву службу … во 163-м году августа в 12 день» (из Смоленска - ?)).

[72] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 274. Л. 235; Там же. Столбцы Новгородского стола. № 164. Л. 248, 268 («вятцкие и иных городов солдаты»).

[73] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 269. Л. 1 - 7; Там же. Ф. 233. Опись 1. № 102. Л. 53, 54.

[74] Он умер в конце марта – начале апреля 1654 г. (РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 867. Л.96, 97, 261, 273).

[75] Его вдова с детьми получила «подъёмные деньги» (видимо, для выезда на родину) 23 ноября 1655 г. (РГАДА. Ф. 210. Книги Московского стола. № 34. Л. 569 об.).

[76] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 867. Л. 67, 560.

[77] РГАДА. Ф. 210. Книги Московского стола. № 57. Л. 288 – 290 об. Судя по этому, февральский указ 1655 г. о расформировании полка Урвина был отменён, и полк продолжал существовать в гарнизоне Астрахани; в 1658 г. Я. Урвин действительно возглавил полк виленского гарнизона (Акты Московского государства. Т. 2. С. 615), а полковник Г. Фанстаден сменил его в Астрахани (Акты Исторические… СПб., 1842. Т. IV. С. 207).

[78] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Новгородского стола. № 162. Л. 229.

[79] РГАДА. Ф. 210. Книги Московского стола. № 34. Л. 581 об.; там же. Оп. 17. № 83. Л. 125, 127.

[80] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 908. Л. 170 – 178.

[81] РГАДА. Ф. 210. Смотренные списки. № 24. Л. 215 – 256 об.; В 1660 г. в битве при Полонке участвовала отдельная «шквадрона» (6 рот) из полка А. Лесли во главе с подполковником Робертом Лесли (Курбатов О. А. «Литовский поход 7168 г.» кн. И. А. Хованского и битва при Полонке 18 июня 1660 г. // Славяноведение. 2003. № 4. С. 32).

[82] РГАДА. Ф. 210. Книги Московского стола. № 57. Л. 1, 72.

[83] Гордон П. Дневник 1659-1667 / пер., комм. Д. Г. Федосова. М., 2002. С. 128, 134.

[84] См., например, «приговорные статьи» генерала Т. Далиеля со товарищи о ратном промысле над неприятелем в 1661 г. (РГАДА. Ф. 27.  Опись 1. № 166. Л. 112-120.).

[85] Carlon M. Ryska Kriget 1656-58. Stockholm, 1903. S. 103 – 105; РГАДА. Ф. 210. Оп. 17. № 83. Л. 123 – 135.

[86] Этот полк солдатского строя не имеет отношения к драгунам у Большого Наряда, которыми Т. Бели, ценившийся как военный инженер, временно командовал в походе 1656 г.

[87] Роспись составлена на основании окладной книги Иноземского приказа, начатой под Ригой в сентябре 1656 г. (с дополнениями в течение 7165 г.) (РГАДА. Ф. 210. Книги Московского стола. № 57.)

[88] Процесс формирования и вопросы организации, вооружения и боевого применения этого полка подробнейшим образом рассмотрены в монографии А. В. Малова «Московские выборные полки солдатского строя в начальный период своей истории. 1656 – 1671» (М., 2006).

[89] На основании документов о выдаче жалования первым «выборным» солдатам А. В. Малов датирует начало «выборов» декабрём 1656 г. – однако, из полков, оставленных на рубеже (например, В. Дроманта или посланного в Вильну В. Кунимгана), солдат должны были выделить гораздо раньше, пока они не удалились от главной армии.

[90] Белянин А. А. Шепелев в 1646 – 49 гг. был стрелецким головой, а в 1649 – 55 гг. с отличием управлял различными дворцовыми волостями (Малов А. В. Указ. соч. С. 107 - 110).

[91] Чернов А. В. Строительство… С. 615.

[92] РГАДА. Ф. 159. Опись 1. 1657 г. № 63. Л. 68 – 166; Об этой же диспропорции говорят и данные по выборам из отдельных полков (Малов А. В. Указ. соч. С. 64, 67, 68).

[93] Донесения Иоганна де Родеса… С. 25; РГАДА. Ф. 210. Столбцы Новгородского стола. № 162. Л. 37; Столбцы Московского стола. № 864. Л. 287, 292 (неполный севский полк Л. Скрымзера в Витебске в январе 1656 г.).

[94] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 864. Л. 24.

[95] Акты Московского государства. Т. 2. С. 554.

[96] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 864. Л. 10, 172.

[97] Курбатов О. А. Полк Антония Грановского в походе 1654 г…. С. 333 – 334.

[98] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Московского стола. № 864. Л. 89, 90.

[99] Там же. Л. 20, 21; Книги Московского стола. № 57. Л. 41.

[100] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Приказного стола. № 296. Л. 195, 245 – 249: Ср.: Ф. 233. Оп. 1. № 102. Л. 39.

[101] Carlon M. Ryska Kriget 1656-58. Stockholm, 1903. S. 103 – 105; АМГ. СПб., 1894. Т. 2. С. 519.

[102] Белокуров С. А. Дневальные записки Приказа Тайных дел 7165-7183. М., 1908. С. 19.

[103] Курбатов О. А. Русско-шведская война 1656-58 гг.: проблемы критики военно-исторических источников // Россия и Швеция в средневековье и новое время: архивное и музейное наследие. М, 2002. С. 150 – 166; Gründliche und warhaftige Relation von der Belagerung der Konigl. Statt Riga in Liefland. Riga, 1657. Л. 28. 

[104] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Белгородского стола. № 386. Л. 968 – 979, 1152, 1153, 1164, 1165.

[105] Акты Московского государства. Т. 2. С. 613.

[106] РГАДА. Ф.141. Оп. З. № 100. Л. 42-46, 126.

[107] РГАДА. Ф. 210. Столбцы Новгородского стола. № 162. Л. 37; Там же. № 164. Л. 278, 279; Ф. 27. Оп. 1. №. 277. Л. 8.

[108] Записки Отделения русской и славянской археологии императорского Русского археологического общества. СПб., 1861. Т. 2. С. 738.

[109] Brzezinski R.  The Army of Gustavus Adolphus. V. 2. P.16; Tincey J. Soldiers of the English Civil War. Ldn,1990. V.2. P. 21.

[110] Записки  отделения  русской и славянской археологии... С. 67-68, 71-72.

[111] Курбатов О. А. «Чудо архангела Михаила». Документы похода Новгородского полка на Брест и битвы при Верховичах 17 ноября 1655 г. // Исторический архив. 2005. № 3. С. 169, 170; Барсуков А.П. Род Шереметевых. СПб., 1884. Кн. 4. С. 190; РГАДА. Ф. 141. Опись 3. № 100. Л. 305–307.

[112] РГАДА. Ф.141. Оп. З. № 100. Л. 254-260, 405-427.

[113] Там же. Л. 344 - 349, 353, 355, 433, 434.

[114] Там же. Л. 272,323-328, 338, 406 - 414; Ф.210. Разрядный приказ. Книги Московского стола. № 57. Л.104-136.

[115] РГАДА. Ф.141. Оп. 3. № 100. Л.254 - 267, 295, 296; Ф.210. Разрядный приказ. Книги Московского  стола. № 57. Л. 316 - 324.

[116] РГАДА. Ф. 141. Оп. 3. № 100. Л. 439 – 439 об., 444 - 445.

[117] Гадзяцкий С.С. Карелия и южное Приладожье в войне 1656-58 гг. // Исторические записки. М., 1941, Т. 11. С. 264-266; РГАДА. Ф. 210. Оп. 17. № 83. Л. 258, 259.

[118] РГАДА. Ф.210. Столбцы Московского  стола. № 276. Л.182-183, 192.

[119] РГАДА. Ф. 210. Смотренные списки. № 13. Л. 342 - 406.

[120] См. списки начальных людей 1656 г.: РГАДА. Ф. 141. Оп. 3. № 100. Л. 415 – 422; Ф. 210. Книги Московского стола. № 57. Л. 151 – 161 об. 

[121] РГАДА. Ф. 141. Оп. 3. № 100. Л. 484.

[122] Гадзяцкий С.С. Указ. соч. С. 251-252;  «Книга сеунчей» // Временник имп. Общества Истории и Древностей Российских. М., 1854. Кн.18. С.25.

[123] Гадзяцкий С.С. Указ. соч. С. 269; Дополнения к Актам историческим. СПб., 1848. Т. IV. С.389-390; РГАДА. Ф. 141. Оп. 3. № 24. Л.1 - 5 и далее; № 100. Л. 461 - 466.

[124] Гадзяцкий  С. С. Борьба  русских людей Ижорской земли в XVII веке против иноземного владычества // Исторические  записки. М., 1945. Т.16. С. 41, 43, 48.

[125] Дополнения к Актам историческим. Т. IV. С.389 - 396.

[126] РГАДА. Ф. 141. Оп. 3. № 100. Л. 272, 323 – 328; Ф.210. Столбцы Московского  стола. № 276. Л.182, 192, 197, 198.

[127] РГАДА. Ф. 210. Смотренные списки. № 13. Л. 367.

[128] РГАДА. Ф. 141. Оп. 3. № 100. Л. 455, 458 - 461.

[129] Гадзяцкий  С. С. Борьба  русских людей Ижорской земли… С. 33 - 34, 41, 46 - 48, 50; РГАДА. Ф. 1209. Оп. 75. № 419 (ветхая россыпь).

[130] Гадзяцкий С. С. Указ. соч… С. 24, 28, 37; Сборник Московского архива Министерства Юстиции. СПб., 1914. Т. VI. С.336.

[131] Гадзяцкий С. С. Карелия и южное Приладожье… С. 269.

[132] Гадзяцкий С. С.  Указ. соч. С. 274; Он же. Борьба русских людей Ижорской земли... С. 46, 47; Дополнения к Актам историческим. Т. IV. С. 400.

[133] РГАДА. Ф. 141. Оп. 3. № 58. Л. 52 - 83.

[134] РГАДА. Ф. 210. Опись 17. № 214. Л. 54, 55, 59.

[135] Акты Московского государства… Т.III. С. 234; РГАДА. Ф. 159. Оп. 1. № 1135. Л. 24 – 27.

[136] Чернов А. В. Вооруженные силы Русского государства в XV-XVII вв. М., 1954. С. 144, 145.

[137] Гадзяцкий С. С. Борьба русских людей Ижорской земли... С. 40, 41; Он же. Карелия и южное Приладожье… С. 274.

[138] См. также: Курбатов О. А. Полк Антония Грановского в походе 1654 г…

[139] РГАДА. Ф.210. Разрядный приказ. Смотренные списки. № 13. Л. 347 об., 367, 377.

[140] Об этом ярко свидетельствуют их заявления при принятии командования над комарицкими драгунами (См.: Чернов А. В. Строительство… С. 852).

[141] Гордон П. Дневник. 1635-1659. М., 2000. С. 129, 130.

[142] Курбатов О. А. Морально-психологические аспекты тактики русской конницы в середине XVII века // Военно-историческая антропология. Ежегодник, 2003 / 2004. Новые научные направления. М., 2005. С. 193 – 213.

[143] Флетчер [Дж.] О государстве русском: соч. Флетчера. СПб., 1906. С. 70.

[144] Акты Московского государства… Т.II. С. 505.

[145] Carlon M. Ryska Kriget 1656-58. Stockholm, 1903; Lappalainen J. T. Elämää Suomen sotaväessa Kaarle X Kustaan aikana. Jyräskylä, 1975; Он же. Kaarle X Kustaan Venäjän-sota v. 1656 – 1658. Suomen suunalla. «Raikkä, häkka ja ruptuuri». Jyräskylä, 1973.    

[146] Цветаев Д.В. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. М., 1890. С. 90, 91, 299; Роде А. Описание 2-го посольства в Россию датского посланника Ганса Оделунда в 1659 г. // Проезжая по Московии. М., 1991. С. 299, 301; РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Новгород. № 60. Л. 1 об. - 2 об., 4, 8 об., 9 и т.д. (Жалованье полку М. Бовмана, по грамотам из приказа Тайных дел).

[147] Устрялов Н.Г. Русское войско до Петра Великого. [СПб, 1856]. С. 69, 70; очерк историографии по этому вопросу см:  Курбатов О. А. Из истории военных реформ в России во 2-й половине XVII века. Реорганизация конницы на материалах Новгородского разряда 1650-х – 1660-х гг.: Дисс. канд. истор. наук. М., 2003. С. 7 – 29.

[148] Более того, организационная структура европейских полков в гораздо большей степени зависела от случайностей вербовочной кампании и произвола частных командиров (Курбатов О. А. Из истории военных реформ… С. 86 - 89). Это относится также и к шведской армии (см.: Tessin G. Die Deutschen Regimenter der Krone Schweden. Köln-Graz, 1965. Teil I).

[149] Низкое мнение о «правильности» устройства русской солдатской и драгунской пехоты во многом основано на отрывочном  знакомстве с ситуацией 1660 – 80-х гг., когда эти полки, особенно в территориальных «разрядах», утратили былое единообразие организации в связи с трудностями комплектования. Однако это «болезнь» всех европейских армий того периода в условиях затяжного конфликта. Внешнее отсутствие единообразия некоторых полков свидетельствовало не о непонимании командованием выгод «регулярства», а о новых приоритетах военной политики: сокращении расходов, а также сбережении и рациональном использовании обученных кадров. 

[150] Подробнее о политической обстановке 1655 – 56 гг. см.: Флоря Б. Н. От Потопа до Вильна. Русская политика по отношению к Речи Посполитой в 1655 – 1656 гг. // Kwartalnik Historiczny. Rocznik CX, 2003, 2. S. 25 – 49.

[151] Объявляя, в 1656 г., о своём походе гетману Хмельницкому, Царь писал, что если в ближайшее время польский король не согласится на мир по государевой воле, а шведский в написании царских «новоприбылых титулов» и нарушении Столбовского мира «исправленья никакова не учинит…, и мы, Великий государь, наше царское величество, польскому, также и свейскому королем за их многие неправды нимало терпети не будем и, прося у Бога милости, неправды их станем мстить, сколько Милосердый Бог помощи подаст» (Две неизвестные грамоты из переписки царя Алексея Михайловича с гетманом Богданом Хмельницким в 1656 г. // Славянский архив. 1958. С. 81, 82); ср.: Соловьев С. М. Сочинения. М., 1991. Кн. V. С. 635.

[152] Помимо 40 - 45 тысяч пехоты, в неё входило до 10 тысяч полевых московских и городовых стрельцов и 30 - 35 тысяч конницы «сотенной службы» и рейтарского строя.

[153] Шведы располагали в Польше 40-тысячным войском (в т. ч. 23 тыс. пехоты и драгун), большей частью раскиданным по гарнизонам от Балтики до Кракова (Tessin G. Die Deutschen Regimenter… S. 45).

[154] Польско-литовская армия летом 1656 г. насчитывала под Варшавой и Краковом ок. 30 тыс. чел. (в т. ч. менее 10 тыс. пехоты и драгун), не считая «посполитого рушения» (Wimmer J. Wojsko i finanse Rzeczypospolytej w czasie wojny ze Swecja 1655-1660 // Wojna polsko-szwedzka 1655-1660. Warszawa, 1973. S. 84).